Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
— Сказывают, — тянул он канительно, — мобилизация новая. Мужикам отбор... которых супротив неприятеля, а которых в замок, в железы... Это как ты смекаешь, Василий, достоверно это и какие строки? ась?
— Плюй, Никоныч, брехунам в шары! Харкни и плюнь! — рассердился Василий.— Кто тебе это насказал? кто?
— Разные говорят... Бабы которые. Самостоятельные мужики тоже. Разные, Василий. Потом ещо толкуют насчет китайца али японца, али поляка, уж я не уразумел... про неприятеля толкуют... А ещо вроде быдто белые
— Услыхать бы мне одного такого, который языку своему повадку делает, вырвал бы я трепало напрочь!
— А-а?! — удивился старик и потряс бородой. — Выходит брешут? Скажи на милость, брешут!..
Когда Зайцеву сообщили о нелепых разговорах, закрутившихся по избам, он коротко отрезал:
— Пустяки! Потреплются-потреплются, да и надоест им!
Лундин слегка омрачился.
— Немножко неладно вышло, что мы без пользы весь этот шухор устроили. Если бы обнаружили виновника, тогда бы мы с козырями были. А так... неладно.
Присутствовавшие при этом разговоре Степан Петрович и завхоз промолчали и только с легкой усмешкой переглянулись. Им с самого начала затея с осмотром ружей казалась ненужной, и они теперь внутренне торжествовали.
— А все-таки нажмем, — сжал кулак Зайцев. — Нажмем и добьемся до сути.
До сути добились неожиданно.
В полуденную пору по опустевшей деревне протрусила чья-то серая, вся в свалявшейся шерсти и с опущенным понуро хвостом собака. Побежка ее была странной и необычной: вытянув голову и опустив морду к пыльной дороге, собака, словно не видя своего пути, тыкалась из стороны в сторону и роняла из полураскрытой пасти тягучую слюну.
На улице играли маленькие ребятишки. Собака направилась в их сторону, и хотя она не лаяла, не рычала и не выла, но вид ее устрашил ребятишек, они шарахнулись от нее в сторону и подняли рев. Тогда собака прыгнула и кинулась на них. И крик ребятишек превратился в вой, в дикий рев. Тогда из ворот на улицу высыпали бабы, старухи, кой-кто из взрослых, не ушедших в поля. Шум и переклик наполнили деревенскую сонную улицу:
— Бешеная!.. бешеная!.. Бейте!.. Стрельнуть надо!..
— Тащите ружье!.. У кого ружье дома, тащите!..
— Ловите!.. Ловите... Бешеная!..
Собака понеслась вдоль улицы, за ней кинулась толпа. Улюлюкая, посвистывая, крича и ругаясь, бежали люди за чужой опасной собакой.
С ружьями появились не сразу. Но, наконец, кто-то выскочил с берданкой. Толпа с веселым ожесточением закричала:
— Стреляй! Бей ее!..
Человек стрельнул и промахнулся.
Из четырехоконной избы выбежала старуха и сунула кому-то из бежавших еще одно ружье:
— Грохни ее, батюшка! Грохни, а то, упаси бог, искусает кого!..
Ружье из рук старухи быстро было подхвачено кем-то. В собаку стали теперь палить двое.
Собаку
Когда утихло возбуждение, когда все вдоволь насмотрелись на собачий труп и наговорились о том, какие бывают бешеные собаки и что каждый перечувствовал и передумал, пока собака безнаказанно бежала по деревне, старуха потянулась за своим ружьем.
— Немного не в исправности твоя берданка, бабушка, — заявил ей тот, кто стрелял. — Патрон не выпущат стрелянный.
— А я, батюшко, в етим неизвестна. Зятево это ружье. Он, коли-быть, из его и не стреляет...
Вечером с работ вернулись коммунары и долго выслушивали рассказы о происшествии. А так как все рассказывалось с мельчайшими подробностями, то было им сообщено и о неисправном ружье. Рассказ от своей жены услыхал и Василий. Он разувался, когда Вера, захлебываясь, повествовала ему историю о бешеной собаке, и когда она упомянула о ружье, он вскочил и, невзирая на то, что был в одном стоптанном чирке, кинулся вон из избы.
— Куда ты? Василий, куда? — испуганно закричала ему вслед Вера. Но он не отозвался. Он бежал к Зайцеву. Он нес долгожданную весть и боялся растерять ее, боялся промедлить с нею.
У Зайцева Василий застал Лундина и Николая Петровича.
Василий перевел дух и радостно сообщил:
— Хозяин ружья нашелся!
— Ну! — враз обернулись к нему Зайцев и Николай Петрович. Лундин ухватил веселым взглядом его необычный вид, рассмеялся, но сразу же погасил свой смех:
— Где и кто?
— Старухи Шелестихи зять! Его бердана! Надо зацеплять, пока не спохватились и не расчухали.
— Старухи Шелестихи? — напрягая память, переспросил Зайцев. — Это кто же? А зять?
Но, прекратив расспросы, Зайцев распорядился сходить и забрать у старухи ружье и привести зятя, а если его нет дома, узнать, где он.
Шелестихинского зятя дома не оказалось. Старуха, передавая ружье, попросила:
— Вы уж верните, а то Петра заругается.
В отобранное ружье вложили патрон, дернули затвор, стали вынимать патрон обратно — он вышел из гнезда с трудом, и на нем осталось свежая отметинка, такая же, какая была на найденном Филькою.
— Значит, это самое! — подняв вверх ружье, медленно сказал Зайцев.
— Значит, оно! — подтвердили Василий, Лундин и Николай Петрович.
— Ружье принадлежит нашему коммунару Петру Синюхину. Как же это выходит, товарищи? Ведь нашему коммунару!
— Непонятно... — пробормотал Николай Петрович. — Даже вполне непонятно и не верится.
— А факт, вот он, здесь! — потряс ружьем Зайцев. — Вот он, вещественный свидетель!
Лундин нахмурил брови.
— Выходит, изнутри действуют.
— Об этом я и говорю, — внушительно и с некоторым даже торжеством подхватил Зайцев. — Об этом самом, что засоренность у нас и пролезли да притаились кулаки.