Жизнь после Жары
Шрифт:
— Сволочь!!! Как ты мог так со мной поступить, скотина?! Бросил меня, да? Удрал от меня?! — исступлённо орала Олива, яростно, однако несильно молотя его руками.
Салтыков, ещё не отошедший от шока, делал вялые попытки прикрыть ладонями лицо. Краем глаза он увидел, что какой-то мелкий пацан лет десяти, воспользовавшись заминкой, схватил с земли уроненный Оливой пакет чипсов и дал дёру.
— Мелкий, прости... Мелкий, подожди, мелкий, я тебе всё объясню...
— Не надо ничего объяснять!!! Ты подонок, я тебя ненавижу!
— Мелкий,
— Врёшь!!! Ты смылся от меня, с вещами смылся! — не слушая его, Олива ревела благим матом, тряся Салтыкова за воротник как грушу, — Но теперь я не дам тебе себя бросить, слышишь?! Не дам бросить! Не дам... — и вдруг, перестав его молотить, она крепко обхватила его за шею.
— Мелкий, ты меня задушишь... — прохрипел Салтыков, мягко пытаясь освободиться от её рук.
Она висела у него на шее и, уткнувшись лицом в его дублёнку, судорожно рыдала. Салтыков же, в одной руке держа открытую бутылку пива, не знал, что делать с другой рукой, которая болталась в воздухе. На лице его было написано чрезвычайное недоумение, глаза растерянно и лихорадочно бегали, словно молили прохожих: «Кто-нибудь, отдерите от меня эту сумасшедшую!..» Прохожие, видя эту сцену, без труда читали сей немой посыл, но все как один конфузились, пытались отвести глаза и отойти на безопасное расстояние. Лишь один мужик, поняв, что парня надо спасать, приблизился и осторожно постучал Оливу по спине.
— Гражданочка, сумочку не вы обронили?
Олива досадливо обернулась и, наконец, выпустила Салтыкова из своих цепких объятий. Почувствовав свободу, тот с благодарностью взглянул на мужика, как на своего спасителя. Тот понимающе подмигнул — беги, дескать.
— Ой, а чипсы-то? Чипсы-то где ж мои?! — спохватилась Олива, шаря в пакете, — И сникерс там ещё лежал... Да как же это...
Салтыков, преодолевая дрожь в коленках и предательское желание побежать во весь опор, осторожно отошёл на два шага назад. Но отчаянный вопль Оливы заставил его остановиться как вкопанный.
— О-о-о-о!!! — безудержно рыдала она над распатроненным пакетом, сидя на коленях прямо на грязном, посыпанном солью льду тротуара. В этом рёве было столько неподдельного отчаяния — это был звериный рёв, рёв, полный бесконечного возмущения и муки. И Салтыков, то ли из страха, то ли из жалости к ней, то ли просто из желания прекратить эту безобразную сцену, подошёл и поставил её на ноги.
— Тихо, мелкий, тихо... — бормотал он, обнимая её, — Не надо так убиваться — куплю я тебе эти чипсы! Ну... что ты, прям как маленькая!
— Ага... Откупишься от меня этими чипсами, а сам опять сбежишь! Не надо мне твоих чипсов!
— Да почему сбегу-то, мелкий?
— А то нет, что ли?.. — всхлипнула Олива.
— Мелкий, я тебе клянусь... Только давай отойдём в сторонку, а то тут люди ходят... И не надо так нервничать. Подумай о ребёнке...
— А ты о нём подумал, когда исчез без предупреждения? —
Салтыков не поверил своим ушам.
— Что?
— Да ошиблась я тогда. Приняла желаемое за действительное, — добавила она, прерывисто вздыхая, как обычно вздыхают маленькие дети после долгого плача.
И Салтыков вздохнул так, будто только что скинул со своих плеч непосильную ношу.
— Ну, может, оно и к лучшему, мелкий...
Они отошли немного от магазина и нырнули в арку длинного серого дома.
— Ну, и куда мы пойдём? — спросила Олива, — Меня с твоей съёмной квартиры выперли!
Салтыков отвёл глаза в сторону, будто не слышал вопроса.
— Что молчишь? Иди, снимай ещё квартиру!
И Салтыков, наконец, тихо и нечленораздельно пробубнил:
— Мелкий, у меня нет денег...
Олива обречённо цокнула языком и закатила глаза.
— Конечно... А на бизнес всякий дурацкий у тебя деньги есть...
— Мелкий, да я кредит взял. Отдавать же надо, — он стрельнул бычком мимо урны, — Ну почему ты не хочешь меня просто услышать? Я не могу тебе сейчас при всём своём желании ничего дать...
— Опять старая песня, — хмыкнула Олива, глядя в сторону.
— Мелкий, ну представь себе, как мы будем жить здесь. Просто подумай: за квартиру надо платить, я на кредите, денег нет. Чтобы раскрутиться, ещё как минимум полгода надо. Ты же не хочешь работать на грязных работах, а диплома о высшем образовании у тебя нет. Мы погрязнем в долгах и нищете, мы просто не потянем. Ты сама первая не выдержишь такой жизни...
— Тогда какого лешего ты мне наобещал с три короба тогда, летом? — со злостью в голосе отчеканила Олива, — Нахера надо было так врать — и о том, что поженимся зимой, раз знал, что не потянем?
— Мелкий, ну прости, я ведь тогда действительно ни о чём таком не подумал. У меня же башню тогда сносило от одного твоего присутствия...
— А сейчас уже не сносит, да?
— Сейчас я тоже люблю тебя, но голову от этого уже не теряю. А раньше было наоборот.
У Оливы на глаза навернулись слёзы.
— И что теперь прикажешь делать?
Салтыков не сразу ответил, раскуривая сигарету.
— Не знаю, мелкий... Ты прости, что я не оправдал твои надежды... Но на мне ведь свет клином не сошёлся... Ты можешь считать себя полностью свободной... Если у тебя там кто-то появится...
Олива аж задохнулась от негодования.
— Что?.. Да как ты смеешь такое говорить мне?.. Чтобы у меня... там... кто-то... как ты смеешь?!
Салтыков молча стоял, опустив голову и внимательно наблюдая за двумя жирными голубями, клюющими рассыпанное пшено на асфальте. Пауза слишком затянулась.
— Так, всё, мне надоела эта игра в одни ворота, — устало сказала Олива, — Чёрт с тобой, уеду я в Москву. Сегодня как раз собиралась брать билеты на шестичасный поезд. Но тогда я уеду, и ты меня больше никогда не увидишь.