Жизнь после Жары
Шрифт:
— Мда, — согласилась Яна, — А в-третьих?
— В-третьих, когда мне не хватило на обратный билет в купе, он предложил мне одолжить у него денег! Понимаешь? Не взять, а одолжить!
— Ну, жлобы, что с них возьмёшь...
— Но это ещё не всё, — продолжала Юля, — Ты слушай дальше — будет ещё хуже!
— Да куда уж хуже… Что ж он ещё-то такого сделал?
— Он меня п о ц е л о в а л! — выпалила она и краска залила её лицо.
— Что, так сильно не понравилось? Неужели всё было настолько плохо?
— Отвратительно! — Юля аж покривилась, —
— Да лохи они оба, — подытожила Яна, — Ну, что за жизнь такая: говно всякое — вот оно, плавает, бери, не хочу… А кто реально нравится, тот...
И, оборвавшись на полуслове, безнадёжно махнула рукой.
Глава 9
Долгота дня заметно прибавилась, и в Питере это тоже было ощутимо. В шестом часу вечера было ещё светло, и это как-то уже рассасывало зимнюю хандру, когда от длительной беспросветной темноты в голову лезут всякие мрачные мысли о пустоте и никчемности жизни. Вот правда что, мысли эти мрачные даже теперь, в светлое время суток, полностью завладели Майклом. Было так обидно, что впору было нажраться. Он снова и снова перебирал в памяти эту встречу с Юлей, её гримасу отвращения после поцелуя, то, как она, схватив сумочку, убежала почти сразу — и мучительно рылся в себе, пытаясь понять, что он сделал не так, и почему ему по жизни так не везёт.
«Сначала Волкова, тепехь вот она... — бессвязно думал он, — Чем я им всем не угодил? Ну, внешность не очень, согласен... Но вот у Салтыкова-то как-то пхоще всё получается, хотя тоже ведь не пхинц...»
Впрочем, и Салтыкову было ничуть не лучше — после Яниных выкрутасов. Злой, как чёрт, он ввалился в квартиру Майкла.
— Ты один? — спросил он его.
— Как видишь. Ты, я смотхю, тоже.
— Сучка недотраханная! — Салтыков со злостью пнул кушетку в коридоре, как будто именно ей предназначался этот эпитет, — Номер ей, видите ли, не угодил. Тоже мне, московская барыня нашлась!
— Юля тоже вела себя как-то стханно… — поддакнул Майкл.
— Ну и хуй с ними, с этими москвичками. Давай, Майкл, коньяку тяпнем. Я по пути купил, — он достал из своего неизменного портфеля бутылку, — Где у тебя стаканы? Или так будем?
— Погоди, я отвечу, — Майкл зашарил рукой по дивану, пытаясь отыскать в ворохе белья звонивший где-то рядом мобильник.
— А то люкс ей, видите ли, хуюкс… — продолжал бурчать Салтыков, всецело занятый своей бутылкой. Потому-то он и не видел, какое выражение лица было у Майкла, стоявшего с мобильником за его спиной.
— Ну чё, Майкл, кто там звонил? — спросил он, когда Майкл закончил разговаривать по мобильному и подсел обратно к компьютеру.
— Негодяев, — отвечал он каким-то странным тоном.
Салтыков оглянулся на приятеля — тот был бледен как полотно.
— Ты чё, Майкл? Чё он тебе там такого сказал-то, что на тебе лица нет? Случилось
— В общем, да. Случилось. Олива...
У Салтыкова так и ухнуло всё внутри.
— Что Олива? — тоже, в свою очередь, понизив голос, спросил он, — Она чё… здесь, что ли, в Питере? Сюда поехала, узнала, что я тут? Да говори ты, Майкл, чего пять лет тянешь!!!
— Да я же и говохю… Негодяев щас сказал, шо её на ж/д путях видели… Кохоче, она по ходу под поезд бхосилась...
Салтыков вытаращился на приятеля в упор, словно хотел проверить, шутит тот или нет. Но, похоже, Майкл говорил на полном серьёзе.
— Это правда, Майкл?..
— Да, — односложно ответил тот, отводя глаза.
Салтыков вскочил и в волнении закружил по комнате.
— Да как же это… А, Майкл?
— Негод говохит, она всё знала… И пхо Яну, и пхо то, шо ты от неё смылся...
— Но зачем так-то, под поезд-то зачем… Мелкий, мелкий… — и Салтыков, остановившись у стола, вдруг рванул на себе волосы и завыл: — Какая же я скотина!!! Мееелки-ый!!! Бедный, бедный мелкий!..
Майкл, с оттенком жалости и неверия в искренность Салтыкова, молча слушал и наблюдал. Салтыков, видимо, спинным мозгом почувствовав, что страдания его неубедительны для зрителя и даже несколько смешны, мгновенно прекратил истерику.
— Делать-то чё теперь, а, Майкл?
— Да шо тут тепехь сделаешь… — вздохнул тот в ответ.
Глава 10
Архангельск, как известно, город не такой уж и большой. Даже, откровенно говоря, совсем небольшой. Хотя, как показывает практика, величина города далеко не всегда бывает гарантией того, что в нём можно затеряться, раствориться, скрыться с людских глаз. Ведь даже в таком мегаполисе как Москва Оливе не удавалось этого сделать. А про Архангельск-то и говорить нечего.
По иронии судьбы так получилось, что последний раз Оливу, бредущую от ж/д в направлении Лампового завода, видел Паха Мочалыч, который в это время находился на платформе ж/д вокзала. Он стоял на перроне и курил в ожидании поезда, когда вдруг краем глаза увидел странно знакомую маленькую фигурку девушки, которая, сгорбившись и шаркая ногами, как старуха, брела через железнодорожные пути на ту сторону, где располагался лишь пустырь и вдалеке заброшенное здание Лампового завода. Он прищурился и угадал в этой сутулой, пьяно шатающейся и спотыкающейся фигуре в расстёгнутой куртке — Оливу.
«Вот так компот… — невольно присвистнул он, — Бухая, что ли, в натуре… А интересно — зачем ей пустырь-то понадобился?.. Зимой, тем более — там же снега по пояс… Странно всё это как-то — надо бы проследить...»
И он, внимательно наблюдая за удаляющейся спиной Оливы, отошёл к самому краю платформы — но тут, как назло, как раз подали поезд, и он загородил от Павли вид на пустырь по ту сторону путей.
«А вот будет прикол, если она туда пошла того… Узнала всё как есть, про Салта и Янку — и решила скопытиться… — думал Павля, уже сидя в своём вагоне, — Стопудово, она туда за этим и попёрлась — больше не за чем...»