Жизнь с Раманой Махарши
Шрифт:
«Поедание ганджи – очень плохая привычка», – ответил Бхагаван. Затем, громко рассмеявшись, он подошел ко мне, обнял меня и воскликнул: «Ананда! Ананда! Вот как ведут себя люди, принимающие ганджуя!» Это не было быстрым объятием. Мадхава Свами позже сказал мне, что Бхагаван крепко обнимал меня почти две минуты. Через несколько первых секунд я полностью утратил осознавание тела и мира. Сначала было ощущение счастья и блаженства, но вскоре оно уступило место состоянию, в котором не было чувств и переживаний. Я не потерял сознание, я просто прекратил воспринимать все, что происходило вокруг меня. Я оставался в этом состоянии около пятнадцати минут. Когда я пришел в свое обычное мирское сознание, то стоял в ванной
Это переживание полностью изменило мою жизнь. Как только я вновь обрел привычное сознание, я знал, что моя трудовая жизнь в Шри Раманашрамаме подошла к концу. Я знал, что с этого момента буду жить за пределами ашрама и проводить большую часть времени в медитации. Существовало правило, согласно которому только те, кто работал в ашраме, могли жить в нем все время. Желающие проводить время в медитации должны были жить в другом месте. Таким образом, я знал, что мне придется покинуть ашрам и самому заботиться о себе, однако мысль лишиться привычной еды и жилья никогда не тревожила меня.
Я явился в столовую с опозданием, чтобы съесть свой последний завтрак. Как только я закончил есть, то отправился на холм в поисках Бхагавана. Я нашел его сидящим на большом камне.
«Я принял решение покинуть ашрам, – сказал я. – Я хочу уйти в Палакотту, чтобы жить в одиночестве и медитировать».
Палакотту – земельный участок, примыкающий к ашраму с западной стороны. Несколько преданных Бхагавана, которые не хотели постоянно находиться в ашраме, жили и медитировали там.
«Ах! Очень хорошо! Очень хорошо! Очень хорошо!»-воскликнул Бхагаван. Решение получило его явное одобрение. Могло ли быть иначе, если сам Бхагаван дал мне переживание, ускорившее это решение?
Получив разрешение Бхагавана, я сложил свои пожитки и запер хижину. Я также запер все другие места, за которые отвечал.
Отнеся связку ключей Чиннасвами, я сказал ему: «Я решил уйти и жить в Палакотту. Будь добр, возьми и храни эти ключи».
Чиннасвами, понятное дело, был очень удивлен. «Почему ты уходишь? – спросил он. – Ты построил все эти здания. Ты так много сделал здесь. Как ты можешь уйти после того, как проделал всю эту работу? Где ты будешь спать? Как ты будешь питаться? У тебя будет множество трудностей, потому что ты не сможешь поддерживать свое существование. Не уходи, останься здесь».
Я сказал ему, что не изменю своего решения. Я также попытался вручить ему ключи, но он отказался принять их. Мне не хотелось вступать с ним в новый спор, поэтому я просто отдал ключи Субраманиаму, который тоже был в офисе, и ушел.
Это стало резкой переменой в моей жизни. Через несколько часов после переживания я шагал в Палакотту, прекрасно зная, что оставляю позади всю свою прошлую трудовую жизнь.
Палакотту
Когда я попросил у Бхагавана разрешения перебраться в Палакотту, я понятия не имел, где буду жить и как буду поддерживать свое существование, находясь там. Это мелочи, думал я, которые разрешатся сами собой должным образом. Поскольку Бхагаван явственно одобрил мое решение, я был уверен, что он будет продолжать заботиться обо мне. Моя вера в него вскоре была вознаграждена. Когда я шел в сторону Палакотту, то повстречал Мунагала Венкатарамиаха, составителя «Бесед с Шри Раманой Махарши».
«Я только что ушел из ашрама, – сказал я ему. – Я направляюсь в Палакотту поискать место, где можно остановиться. Отныне я решил проводить все свое время в медитации». Мунгала Венкатарамиах был удивлен, услышав эту новость, но в то же время очень обрадован, поскольку хотел, чтобы кто-нибудь присмотрел за его хижиной. «Сегодня с утра, – сказал он, – я получил телеграмму из Бомбея, в которой говорилось, что мне нужно немедленно приехать. Сейчас я направляюсь на станцию. Возьми ключи от моей хижины и живи там, пока я не вернусь. Тебе не нужно ничего покупать. В хижине уже есть все, что тебе может понадобиться. Вероятно, я вернусь где-то через
Мне потребовалось лишь несколько минут, чтобы перенести в хижину свой нехитрый скарб. По-прежнему нужно было решать проблему с едой – у меня не было ни денег, ни каких-либо перспектив на их получение, – но мой ум отказывался обращать внимание на эту проблему. В своем эйфорическом состоянии я просто понадеялся, что Бхагаван позаботится обо всем. И снова моя вера оказалась вознаграждена. Спустя несколько часов появился слуга майора Чадвика с кухонной плитой, несколькими кастрюлями и достаточным количеством съестного, чтобы приготовить для меня обед. Он объяснил свое присутствие тем, что Чадвик велел ему отправиться ко мне и приготовить для меня обед. Я не был чрезмерно удивлен тому, что Чадвик решил помочь мне. Мы были с ним друзьями на протяжении нескольких лет. Удивили меня, однако, обстоятельства, связанные с этим предложением. Ранее в то утро Чадвик сидел возле Бхагавана в старом холле, пытаясь медитировать. Это не увенчалось особым успехом, ибо каждый раз, когда он закрывал глаза, в его уме возникал образ моего лица. После нескольких безуспешных попыток отделаться от него он прекратил медитативные усилия и покинул холл. По дороге к своему жилищу – обо всем этом он рассказал мне в тот же день позднее – он с беспокойством думал о своей неспособности медитировать. Он пришел к выводу, что иметь близких друзей среди других преданных не идет на пользу, поскольку такие взаимоотношения тревожат ум.
Когда он подошел к хижине, его слуга сказал ему: «Аннамалай Свами сегодня утром покинул ашрам и ушел жить в Палакотту».
Чадвик был удивлен не менее других, услышав эту новость, однако его удивление вскоре уступило место чувству облегчения. Он понял, что мои навязчивые образы, которые виделись ему за несколько минут до этого, не были, как он решил сначала, нежелательной помехой в медитации. Наоборот, они были призывом Бхагавана оказать мне какую-либо помощь.
Он позвал слугу и дал ему указания: «Аннамалай Свами – хороший преданный, прослуживший Бхагавану много лет. Некоторым образом я чувствую себя обязанным позаботиться о нем. Отнеси ему в хижину еды и приготовь поесть. Сейчас десять утра. Когда колокол ашрама зазвонит на обед в 11:30, я хочу, чтобы Аннамалай Свами сел и хорошенько поел. Я не хочу, чтобы он испытывал какие-либо неудобства только потому, что ушел из ашрама».
Чадвик и сам пришел позднее, чтобы посмотреть, как идут мои дела. «На протяжении нескольких лет я наблюдал, как ты выполняешь строительные замыслы Бхагавана, – сказал он. – Теперь, когда ашрам более не поддерживает тебя, я буду заботиться обо всех твоих нуждах. Я прослежу за тем, чтобы тебе не пришлось скитаться в поисках еды».
Чтобы подкрепить свои слова, он немедленно снабдил меня печью, кухонной утварью и едой на много дней вперед. В последовавшие за этим недели он проделывал ревизию моих съестных припасов всякий раз, когда навещал меня. Он никогда не спрашивал, нужно ли мне что-нибудь, но всегда проверял это сам. Если он считал, что у меня заканчивается определенный вид съестных припасов, то велел слуге купить новые припасы и отнести их мне.
Это было очень удобно, потому как Бхагаван сам наказал мне вскоре после того, как я перебрался в Палакотту: «Ни у кого ничего не проси. Ты должен жить тем, что Бог решит послать тебе, если только это саттвическая пища. Держись в стороне от тех вещей, которые происходят вокруг тебя. Оставайся в своей хижине как можно дольше и не трать время на посещение других людей».
Бхагаван как-то рассказал мне странную историю о группе преданных-домовладельцев, живших в стародавние времена. Эти люди жили со своими семьями в городе, однако практически не соприкасались с ними. Каждое утро они готовили и ели, шли в ближайший лес и проводили большую часть дня отдыхая под деревьями. На закате они возвращались в свои дома в городе. От заката до рассвета они пели бхаджаны (духовные песнопения) и выполняли прочие духовные практики. Поскольку у них было достаточно денег, чтобы жить, не работая, они могли повторять этот цикл ежедневно. Эти домовладельцы никогда не общались с мирянами. Вместо этого они жили в полном отрешении, проводя все свое время в мыслях о Боге и молитвах.