Жизнь Вивекананды
Шрифт:
Сложность царила не только в его душе, она таилась и в самом его положении. Как до, так и после успеха (и может быть, в большей мере после) задача его была трудной. Едва не погибнув от бедности, он рисковал быть раздавленным гнетом богатства. Американский снобизм набросился на него и в первом порыве угрожал его задушить своей роскошью и суетностью. Вивекананда страдал до тошноты, думая об этих брошенных деньгах. Ночью, в своей комнате, он испытывал приступы отчаяния, он катался по полу, представляя себе народы, умирающие от голода.
"О, Мать, — стонал он, — что мне делать с моей славой, когда мой народ пребывает в нищете!…"
Отчасти чтоб послужить делу несчастной Индии, отчасти чтоб избавиться от опеки своих богатых покровителей, он принял предложение одного лекционного бюро совершить поездку по Соединенным штатам: Восток и средний Запад, Чикаго, Айова, Де Муан, Сент-Луис, Миннеаполис, Детройт, Бостон, Кембридж, Балтимора, Вашингтон, Нью-Йорк и т. д. Средство было рискованное. Но если они думали, что он, по примеру стольких других лекторов, будет срывать аплодисменты и доллары, подставляя кадильницу под нос американской
Первое впечатление изумления и восторга перед потрясающей мощью молодой республики рассеялось. Вивекананда почти сразу же наткнулся на грубость, бесчеловечность, умственную ограниченность, узкий фанатизм, колоссальное невежество, на подавляющую наивную и самоуверенную неспособность понять все то, что думает, что верует, что живет иначе, чем избранный народ рода человеческого… Он не был терпеливым. Он не щадил ничего. Он клеймил пороки и преступления западной цивилизации, присущие ей черты насилия, хищничества, разрушения. Однажды в Бостоне, когда ему предстояло говорить на прекрасную религиозную тему, особенно ему близкую [53] , он почувствовал такое отвращение при виде аудитории, хитрых и жестоких рож деловых и светских людей, что не пожелал дать им доступ в свое святилище и, внезапно переменив предмет, с негодованием обрушился на цивилизацию, представителями которой были эти волки и лисицы [54] . Скандал получился громкий. Сотни слушателей покинули зал. Печать пришла в неистовство.
53
Рамакришна.
54
Я слышал о подобном же случае с одним большим индусским поэтом, которого мы все уважаем. Приглашенный в Соединенных штатах на собрание, где он должен был говорить об одном своем труде, очень близком его сердцу, перед теми, кто будет участниками подписки, он был так возмущен их видом, что стал говорить против них, против той грубой цивилизации, от которой он задыхался. Он собственными руками разрушил дело, успех которого был заранее обеспечен.
Особенно беспощаден он был к ложному христианству, к религиозной лжи:
"Прекратите вашу похвальбу! Что ваше христианство сумело когда-либо сделать в мире без оружия?.. Вашу религию проповедуют во имя роскоши. Проповеди, которые я слышал здесь, — сплошное лицемерие… Вся эта груда богатств, говорящая от имени Христа! Да Христос не нашел бы у вас камня, чтобы преклонить голову… Вы не христиане… Возвратитесь к Христу…
Взрыв ярости был ответом на это презрительное поучение. С этого дня за ним по пятам ходили толпы клерджименов, преследовавших его своими нападками и обвинениями, доходя до того, что распространяли в Америке и в Индии гнусную клевету о его жизни и нравственности [55] . Достаточно постыдно и то, что некоторые представители индусских соперничавших обществ, задетые успехом Вивекананды, не побоялись подхватить эти низкие сплетни ненавистников-миссионеров. А эти христианские миссионеры, в свою очередь пользуясь оружием, данным им в руки ревнивыми индусами [56] , с комическим усердием доносили в Индию на свободного саньяси, который в Америке не соблюдал строгого устава, предписываемого правоверным индуизмом [57] . Вивекананда с отвращением увидел в испуганных письмах своих учеников из Индии горькую пену волн, поднятых ханжами. Как величественно он снова бросает ее в лицо тем, кто хочет забрызгать его этой грязью!
55
Разумеется, его обвиняли (обвинение, классическое для англосаксонских стран) в обольщении. Чтоб положить конец слуху, пущенному одним клерджименом низкого разбора, будто он совратил служанку, которой отказал от места мичиганский губернатор, понадобились печатные опровержения жены губернатора (март 1895 года), удостоверяющие моральную высоту Вивекананды. Но какие опровержения могли когда-нибудь уничтожить клевету ханжей?
56
Члены Брахмо-Самаджа считали кощунственными некоторые толкования ведантизма, данные Вивеканандой: его "притязания на божественность" (т. е. божественность человеческой души), его "отрицание греха" заимствованное им от Рамакришны), его "эволюционизм", его "идеи Запада, внесенные в индуизм", и т. п. (ср. памфлет Б. Мазумдара "Вивекананда, осведомитель Макса Мюллера"). Против него образовалось курьезное соглашение, объединившее протестантских миссионеров, теософов и "брахмосов".
57
А именно, ел говядину. Он и не скрывал этого. Он презирал ханжество, которое считает, что будет в расчете и с нравственностью, и с богом, если выполнит некоторые религиозные предписания, и которому несоблюдение их кажется смертным грехом. Он считал ненарушимыми лишь два обета: бедности и целомудрия. В остальном он полагал, следуя здравому смыслу, что нужно по возможности подчиняться обычаям страны, в которой приходится жить.
"Неужели вы думаете, что я родился, чтоб жить и умереть в шкуре одного из этих трусливых служителей каст, суеверных, безжалостных, лицемерных, безбожных, которых вы найдете только среди культурных индусов? Я ненавижу трусость. Я не хочу иметь ничего общего с этими
Письмо одного из его американских учеников, Свами Крипананды [58] , набрасывает нам картину его злоключений в Соединенных штатах:
"Эта оранжерейная атмосфера псевдорелигиозных уродств, пожираемых нездоровой жаждой ненормального, оккультного, исключительного, где бессмысленное легковерие порождает сотни безумных обществ: привидений, махатм, лжепророков, — этот приют безумцев всех цветов, был для Вивекананды отвратительным окружением. Ему прежде всего было необходимо очистить эти авгиевы конюшни…"
58
Крипананда — религиозное имя Льва Лансберга, по происхождению — русского еврея, натурализовавшегося в Америке, сотрудника большой нью-йоркской газеты, который был одним из первых западных учеников, принятых Вивеканандой. Письмо, цитируемое мною, было написано в 1895 году в мадрасскую газету "Brahmavadin".
Он послал ко всем чертям толпу зевак и фигляров, ловящих рыбу в мутной воде, ротозеев, сбежавшихся на его первые лекции. Тотчас же он начал получать от интриганов, аферистов, религиозных шарлатанов предложения сотрудничества, обещания, угрозы, шантажирующие письма. Он не терпел никаких посягательств на себя. Он отбрасывал всякие объединения одной секты против другой. И ни разу он не избегал случая вступить в открытую борьбу, и борьбу беспощадную, против всех "комбинаций", стремившихся его использовать.
Поспешим сказать, к чести Америки, что эта нравственная неподкупность, этот мужественный идеализм, эта бесстрашная честность привлекли ему со всех сторон избранный круг защитников и почитателей, из которых образовалась группа его первых западных учеников и наиболее активных работников в его деле возрождения Индии.
IV. Америка в период первого путешествия Вивекананды. Англосаксонские предшественники азиатских учений: Эмерсон, Торо, Уот Уитмен
Было бы весьма интересно знать в точности, каким образом в течение XIX века американская мысль прониклась, непосредственно или посредственно, индусскими влияниями, так как несомненно, что они сыграли свою роль в формировании своеобразного морального и религиозного склада современной Америки, который так трудно понять чистому европейцу, — этого удивительного сочетания англосаксонского пуританизма, деятельного оптимизма янки, прагматизма, наукообразности, псевдоведантизма. Сколько мне известно, ни один историк серьезно этим не занимался. Между тем, это психологическая проблема первостепенной важности, имеющая значение для историка всей нашей цивилизации. В настоящий момент у меня нет данных, чтобы ее разрешить, но я хочу по крайней мере выделить некоторые ее элементы.
По-видимому, одним из главных проводников индусской мысли в Соединенных штатах был Эмерсон [59] , а Эмерсон, как кажется, испытал в этом отношении сильное воздействие Торо.
Он был предрасположен к подобным влияниям; уже с 1830 года они начинают чувствоваться в его "Дневнике", где попадаются ссылки на индусские религиозные тексты. Его знаменитая речь в 1839 году в Гарвардском университете, вызвавшая в свое время возмущение, выражает веру в божественное в человеке, достаточно близкую к учению о душе Atman Brahman. Правда, он тесно связывает с ней моральное или моралистское представление, характерное лично для него и для его расы. Но в конечном счете она приводит к осуществлению в подлинном экстазе йоги "справедливости", понимаемой в двойном смысле: нравственного блага и космического равновесия; к ней примешивается одновременно Карма (действие), Бхакти (любовь) и Джнана (мудрость) [60] .
59
Мне указали на статью одного индуса, Герамбачандра Майтра: "Эмерсон с точки зрения индуса", в "Harvard Theological Review", 1911. Я не имел возможности с ней ознакомиться.
Уже после того, как вышла в свет настоящая книга, Фредерик Айв Карпентер опубликовал работу "Эмерсон и Азия" (Кембридж, Harvard University Press, 1930), которая полностью освещает этот вопрос.
60
"Поскольку человек справедлив в своем сердце, постольку этот человек — Бог… Бессмертие, божественное величие вошли со справедливостью в его сердце… Все существа исходят от одного духа, носящего в своих различных проявлениях разные названия: любви, справедливости или мудрости, как океан получает другие имена, омывая другие побережья… Знание этого закона пробуждает в душе религиозное чувство, являющееся для нас источником высшего счастья. Чудесное могущество, чарующее и увлекающее! Это — воздух высоких вершин, это — красота неба, это — безмолвное пение звезд, это — счастье человека…" (речь в Гарвардском университете, 1838 год, Miscellanies, 1868, стр. 120). "Эмерсон, — говорит Вильям Джемс, — верит в божественную вселенскую душу, нравственную по существу". Перед божественной справедливостью все должно склониться, насекомые, и люди, и светила". Эта справедливость, эта нравственная сущность не должны быть сужены до того ограниченного смысла, в каком мы их понимаем в обыденной жизни; они имеют трансцендентальный характер. "Могущество в природе есть мера права". Эмерсону всегда присуще глубокое космическое чувство, эта имманентность оживляет его морализм и сообщает ему величие.