Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

Поля. Чего скрывать. Смешно!

Победоносиков. Тебе нужно скрывать… Скрывать твои бабьи мещанские настроения, создавшие такой неравный брак. Ты вдумайся хотя бы перед лицом природы, на которую я еду».

И у Льва Троцкого: «Муж, вырванный мобилизацией из привычных условий, вырастал на гражданском фронте революционным гражданином, он пережил величественный внутренний переворот. Его духовные потребности повысились и усложнились. Это уже другой человек. Он возвращается в семью. Застаёт всё на старом месте. Старая семейная смычка порвана. Новая не создаётся. Удивление с обеих сторон переходит во взаимное недовольство. Недовольство — в озлобление. Озлобление ведёт к разрыву».

А это снова Владимир Маяковский, только уже о возвышенном — о Мировой революции:

А по верху, воду с огнём

миря, загнившие утопшими, катились моря. «Дорогу каспийской волне баловнице! Обратно в России русло не поляжем! Не в чахлом Баку, а в ликующей Ницце с волной средиземной пропляшем по пляжам…» (Маяковский В. В. 150 000 000. Поэма)

Несмотря на то что Льву Давидовичу не особо нравилась художественная манера Маяковского (Луначарскому тоже), с абсолютной очевидностью можно сказать, что он вполне осознавал величину его таланта и его же возможную роль для святого дела освобождения пролетариата в мировом масштабе. Здесь полезно вспомнить отрывок из наброска другой его работы «Культура будущего», написанной в 1922 году: «Революция разрушила старый быт и не создала нового — и некогда ей создавать, ибо она двигается с бивуака на бивуак. Бытие революции обнажило основные жизненные явления: рождение, любовь, смерть в их биологической неприкрытости. Усложнённые и утончённые губошлёпы так испугались этой неприкрытости, что стали призывать кадило и другие священные инструменты старого быта. Даст революция новый быт? Как не дать — даст. Но этот быт, как и вся общественность, будет слагаться не слепо, как коралловые рифы, а строиться сознательно, проверяться мыслью, направляться, исправляться. Перестав быть стихийным, быт перестаёт быть и застойным. По мере того как человек начнёт воздвигать дворцы на вершине Монблана и на дне Атлантики, регулировать любовь, питание и воспитание, повышая средний человеческий тип до уровня Аристотеля, Гёте и Маркса, он придаст своему быту не только яркость, богатство, напряжённость, но и высшую динамичность. Едва отложившись, оболочка быта будет лопаться под напором новых технико-культурных изобретений и биопсихологических достижений». [2.31]

Троцкий любит и действительно знает поэзию. Правда, в отличие от товарища Кобы, он сам стихов не пишет, но при этом очевидном недостатке он в курсе многих литературных новинок, отдельных литераторов и художников поддерживает особо. В 1924 году Лев Давидович написал предисловие к книге популярного комсомольского поэта Александра Безыменского «Как пахнет жизнь».

Такой чести её автор удостоился по всей видимости за то, что поддержал троцкистский «Новый курс»: «Он берёт революцию целиком, ибо это — та духовная планета, на которой он родился и собирается жить. Из всех наших поэтов, писавших о революции, по поводу революции, Безыменский наиболее органически к ней подходит, ибо он от её плоти, сын революции, Октябревич. Ему, Безыменскому, нет надобности планеты перекидывать, как колья. Ему не нужны космические размеры, чтобы чувствовать революцию… Безыменский умеет и в отделении милиции революцию найти…» Безыменский — автор поэмы «Комсомолия», в предисловии к двум первым изданиям которой цитируется наркомвоенмор.

ЧЕРЕЗ МИНУТУ — тел пласты. ЧЕРЕЗ МИНУТУ — каждый застыл, Слушает Речь военкома: — ОТ имени губкома… Знайте: враги вышли из нор… РЕСПУБЛИКУ БЕРЕГИ… НАДО пойти КУЛАКОВ ЧЕСАТЬ… Сбор — через полчаса. (Безыменский А. Комсомолия. 1924)

Когда политическая линия партии в отношении «любимого вождя» изменилась радикально, вместе с ней изменилось отношение к Льву Троцкому и «Октябревича». Неудивительно, что поэма на долгие годы «легла на полку», при этом «почётному комсомольцу» сильно повезло — остался жив.

Позволю себе допущение, что в каком-то смысле футуризм по своим родовым признакам внешне выглядел как литературный неотроцкизм.

Более того, в развернувшейся

в ВКП(б) полемике о деструктивной роли новой партийной бюрократии и реальной угрозе перерождения государственного аппарата Владимир Маяковский выглядел как активный проводник прежде всего троцкистской позиции. И в этой дискуссии вместе с ним большинство старых большевиков и партийной молодёжи. Сторонники Льва Троцкого быстро забывают о том, как и какими методами их кумир строил «новый мир», — не это сейчас главное.

В 1923 году Лев Давидович написал в ЦК и ЦКК письмо с резкой критикой бюрократических процедур принятия партийных решений и негативных сторон НЭПа (как-то ему удалось совместить два этих вопроса), по сути повторяя основные идеи «Рабочей оппозиции» и других

«левых коммунистов», которым когда-то яростно оппонировал по время профсоюзной дискуссии. По предложению И. В. Сталина оно обсуждается и беспощадно критикуется на Политбюро ЦК ВКП (б).

В свою очередь у Владимира Маяковского опубликованы уже десятки стихотворений с беспощадной критикой переродившихся в махровых старорежимных столоначальников вчерашних революционеров: «Фабрика бюрократов», «Бумажные ужасы», «Прозаседавшиеся», «Помпадур», «Взяточники», «Протекция» и др.

В стихотворении «Трус» есть афористичная строфа:

Мнение — это не имение, потерять его не страшно…

Это вполне в стиле Льва Давидовича — бумаги заслоняют партийному аппаратчику коммунистические идеалы. О Троцком Маяковский написал в двух своих поэмах «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо! Октябрьская поэма». В первой, посвящённой им Российской коммунистической партии большевиков, а не как обычно — Лили Брик, поэт упоминал в качестве ключевых действующих лиц Октябрьского восстания Плеханова, Михальчика, Савинкова, Зиновьева, Сталина, Троцкого, Крупскую, Муралова, Лашевича, Антонова, Подвойского:

Сам заскулил товарищ Плеханов: ваша вина, запутали, братцы!

Давно было известно, что у окончательно «забронзовевшего» к тому времени Георгия Валентиновича Плеханова был затянувшийся ещё со времён II съезда РСДРП 1903 года конфликт с Л. Д. Троцким.

Председателю РВС посвящено целое четверостишие. По неизвестным причинам поэт называет вождя революции его настоящей фамилией — Бронштейн.

Один из персонажей поэмы — штабс-капитан Попов — жалуется своему собеседнику:

Офицерам Суворова, Голинищева-Кутузова, Благодаря политикам ловким Быть под началом Бронштейна безкартузова, Какого-то бесштанного Лёвки? [147]

Заглавными персонажами в «Октябрьской поэме» являлись реальные политики:

Зиновьев Григорий Евсеевич (Радомысловский Герш Аронович) — председатель Коминтерна, перешедший после XIV ВКП(б) в партийную оппозицию;

Антонов-Овсеенко Владимир Александрович — руководитель специальной Полномочной комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии, начальник политического управления РККА, соратник Троцкого;

147

«Бескартузый, бесштаный» Лёвка Бронштейн — на самом деле сын одного из самых крупных землевладельцев-арендаторов в Херсонской губернии Давида Леонтьевича Бронштейна (в соответствии с действующим Сводом Законов Российской империи евреи вне зависимости от состояния не могли иметь в собственности земельные наделы в этих районах, им разрешалась только аренда земли).

Лашевич Михаил Михайлович — член Военно-революционного комитета, с 1926 года активный участник «объединённой оппозиции», в которую входил сам Троцкий, его первый заместитель на посту наркома по военным делам;

Муралов Николай Иванович — командующий Московским военным округом, член ЦКК ВКП(б), затем был понижен до должности начальника военно-морской инспекции Наркомата РКП СССР, активный сторонник Троцкого;

Серебряков Леонид Петрович — начальник Политуправления РККА, председатель Главного комитета по проведению всеобщей трудовой повинности, лидер Левой оппозиции, позднее участник троцкистской оппозиции на XV съезде ВКП(б);