Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

Впрочем, блестящий полемист и оратор Лев Троцкий [146] очень хорошо понимал не менее блестящего поэта и актёра-декламатора Маяковского, для них обоих создание нового языка революции — это такая же стратегически важная задача, как и строительство современной промышленности.

По целому ряду вопросов позиции Маяковского и Троцкого вполне созвучны.

В своё время Лев Давидович выказался в отношении монументальных проектов, имея в виду различные памятники или конструктивистские объекты: «Сейчас мы понемножку начинаем починять мостовые, восстанавливать канализацию, достраивать оставленные нам в наследство недостроенные дома — только начинаем. Строительство крупного масштаба приходится откладывать. Авторы гигантских проектов в духе Татлина поневоле получают дополнительную передышку на предмет новых размышлений, исправлений или радикальной переработки. Не нужно себе, конечно,

представлять дело так, будто мы собираемся в течение десятилетий штопать старые мостовые и дома. В этом процессе, как и во всех других, имеется период первоначальной медленной подготовки, накапливания и штопания, как в период быстрого подъёма. Чуть-чуть обозначится избыток — за покрытием самых неотложных, самых острых жизненных потребностей, — как государство поставит в порядок дня вопрос о гигантских сооружениях, в которых найдёт монументальное воплощение дух времени нашей эпохи».

146

А. В. Луначарский: «Я считаю Троцкого едва ли не самым крупным оратором нашего времени. Я слышал на своём веку всяких крупнейших парламентских и народных трибунов социализма и очень много знаменитых ораторов буржуазного мира. Затруднился бы назвать кого-либо из них, кроме Жореса (Бебеля я слышал только стариком), которого мог бы поставить рядом с Троцким».

Владимир Владимирович солидарен с вождём — гигантомания не ко времени:

Прямо некуда деваться от культуры. Будь ей пусто! Вот товарищ Цивцивадзе насадить мечтает бюсты. Чтоб на площадях и скверах были мраморные лики, чтоб, вздымая морду вверх, мы бы видели великих. Чтобы, день пробегав зря, хулиганов видя рожи, ты, великий лик узря, был душой облагорожен. Слышу, давши грезам дань я, нотки шепота такого: «Приходите на свиданье возле бюста Эф Гладкова (…) Нам нужны, товарищ Медичи, мостовые, а не вазы. Рвань, куда ни поглазей, грязью глаз любуется. Чем устраивать музей, вымостили б улицы. Штопали б домам бока да обчистили бы грязь вы! Мы бы обошлись пока Гоголем да Тимирязевым». (Маяковский В. В. Слегка нахальные стихи)

Похожими были и призывы к трудящимся массам соблюдать личную гигиену и элементарный бытовой порядок, и это было действительно жизненно необходимое требование.

Лев Троцкий: «Требование, чтобы на лестницах и в коридорах не плевали и не бросали окурков, есть „мелочь“, мелкое требование, а между тем оно имеет огромное воспитательно-хозяйственное значение. Человек, который походя плюёт на лестнице или на пол в комнате, — неряха и распустёха. От него нельзя ждать возрождения хозяйства. Он и сапог не смажет, и стекло вышибет по невниманию, и тифозную вошь занесёт… Неопрятное бросание окурков есть неуважение к чужому труду. А кто не уважает чужого труда, тот и к своему собственному относится недобросовестно». [2.32]

Владимир Маяковский:

…Рабочие морщатся: «Где же уборщица?» Метлою сор не прокопать, Метёт уборщица на ять, С тоскою сор таская! Прибрала, смотрит — и опять в грязище мастерская. Рабочие едко: «это

не уборщица, это — дармоедка!» Тише, товарищи! О чём спор? Учтите курящих и сорящих — будьте культурны. Собственный сор бросайте в мусорный ящик! (Маяковский В. В. Сор в ящик. Заказ издательства «Вопросы труда» 1929 г.)

Лев Давидович, несмотря на непрекращающуюся критику товарищей, в период вынужденного трёхмесячного «безделья» в кисловодском санатории написал сборник статей «Вопросы быта. Эпоха „культурничества“ и её задачи», для чего обращался к ответственному секретарю Московского губернского комитета РКП(б) И. Зеленскому с просьбой созвать совещание агитаторов-массовиков по интересующим его вопросам, в том числе «нового революционного быта».

В течение трёх дней, по 10–12 часов, актив обсуждал насущные проблемы, заполнял анкеты и участвовал в опросах. Материал, на который опирался Лев Давидович при написании книги, полностью вошёл в качестве её приложения, где были опубликованы ответы участников совещания на вопрос: «Внесла ли революция изменения в семейную жизнь рабочего и во взгляды его на семейную жизнь? Обсуждаются ли эти вопросы? Где и как? Какие ответы дают коммунисты? Откуда почерпают они ответы на эти вопросы? Почему данные вопросы не выносятся на страницы печати?»:

«Казаков: С внешней стороны переворот в семейную жизнь внесён, т. е. стали смотреть на семейную жизнь проще. Но коренное зло не изменилось, т. е. облегчения семьи от повседневных семейных забот не получается, и остаётся преобладание одного члена семьи над другим. Люди стремятся к общественной жизни, и когда этим стремлениям нет достижения из-за семейных нужд, получается склока, болезнь неврастенией, и тот, который уже с этим не может мириться, или бросает семью или мучит себя, пока не становится сам неврастеником.

Кобозев: Нет сомнения — революция внесла большое изменение в семейно-бытовую жизнь рабочего; в частности, если работают на производство муж и жена, то последняя считает себя материально независимой и держит себя как равноправная; с другой стороны, изживаются предрассудки, что муж есть глава семьи, и т. д. Патриархальная семья распадается. Под веянием революции, как в рабочей семье, так и в крестьянской, большое стремление к разделу, к самостоятельной жизни, как только она почувствует материальную базу своего существования. Мне кажется, это — неизбежная ломка старого семейного уклада.

Марков: Революция внесла изменения, и очень большие, в жилищные условия. Нищета промышленности и республики ещё немного держит семью, иначе она бы совсем распалась. Но именно этот плохо направляемый и руководимый стихийный распад грозит рядом других ненормальных явлений — проституцией, пьянством, хулиганством, ненужным удальством и пр., с чем необходимо немедленно объявить борьбу, и серьёзную, иначе куда труднее будет исправлять испорченных людей вне семьи.

Коробицын: Революция внесла изменения в семейную жизнь, выражающиеся в том, что меньше пьют, — следовательно, и меньше бьют своих жён и детей.

Кольцов: Вопросы эти нигде не обсуждаются, как будто их избегают почему-то. До сих пор я никогда их не продумывал… Сейчас для меня это новые вопросы. Я считаю их в высшей степени важными. Над ними следует призадуматься. По этим же, правда, неопределённым причинам, думаю, они и не выносятся на страницы печати.

Финковский: То, что революция внесла новое в семейную жизнь рабочего, — это факт. Разруха, голод, недостатки — они ударили по семье, заставили её сжаться, экономить, связывать голодные концы с концами, обрушившись тяжёлым гнетом главным образом на женщину. Я считаю, что её положение фактически настолько ухудшилось, что постоянные об этом разговоры, воркотня и пр. являются, пожалуй, главной причиной, почему рабочий не решается вступать в партию. Разговоры на эту тему редко поднимаются потому, что они слишком близко всех касаются… Не поднимали их до сих пор, по моему мнению, для того, чтобы не портить себе кровь… Все понимают, что выходом из положения может быть взятие государством на себя целиком воспитания и содержания всех детей рабочих (держа их где-то рядом с родителями), освобождение женщины от кухни и пр.»

Затем Владимир Маяковский практически дословно иллюстрирует идеи Троцкого в сатирической пьесе «Баня», в которой герой Гражданской войны Победоносиков, формально женатый на своей боевой подруге Полине с того самого времени, когда «достаточно было идти в разведку рядом и спать под одной шинелью», сожительствует со своей стенографисткой товарищем Ундервуд.

«Победоносиков. Ты меня компрометируешь своими неорганизованными выкриками, тем более религиозными выкриками: „Ради бога“ (…)