Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

Отдавая себе отчёт в бесперспективности апеллировать к советскому правосудию, западные писатели, чьи книги пользовались в СССР популярностью, заявляли исковые требования в европейские суды. Метод оказался эффективным, особенно в том случае, когда на той или иной международной книжной выставке была представлена советская экспозиция с контрафактными книгами. Именно в результате судебных протестов, в 1960 году, во время проведения Международной книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне, советские госиздательства были вынуждены убрать из своей экспозиции переводные издания не только Конан Дойла, но и Сомерсета Моэма, Арчибальда Джозефа Кронина, Джозефа Конрада, Грехэма Грина и др.

В завершение главы сошлёмся на афористичное высказывание Карла Маркса, который утверждал, что: «Писатель, конечно,

должен зарабатывать, чтобы иметь возможность существовать и писать, но он ни в коем случае не должен существовать и писать для того, чтобы зарабатывать» (К. Маркс. Ф. Энгельс. Соч. изд. 2-е. М. Гос. изд. полит, литературы, 1955. т. 1. С. 76). В нашем случае всё было как раз наоборот…

Глава VI

Наследственное право в СССР в 1917–1930 годы. Литературное наследие В. В. Маяковского. Особенности вступления в наследство Л. Ю. Брик

Если сердце всё, то на что, на что же вас нагрёб, дорогие деньги, я? В. Маяковский. Человек

В российской цивилистике вопросы наследования относятся к наиболее исследованным. Тем не менее интерес к ним не ослабевает, и надо сказать, что в момент своего фактического зарождения национальные российские законы о наследовании не уступали по своей логике и «юридической красоте» европейским. В XIX веке эту проблему исследовали выдающиеся юристы А. М. Гуляев, Д. И. Мейер, К. П. Победоносцев, А. К. Рихтер, Г. Ф. Шершеневич.

В послереволюционное время к наследственным отношениям обращались известные советские цивилисты Б. С. Антимонов, К. А. Граве, М. В. Гордон, О. С. Иоффе, А. М. Немков, П. С. Никитюк, И. Б. Новицкий, П. Е. Орловский, А. А. Рубанов, P. O. Халфина и др.

Следуя их логике, развитие советского наследственного права в период до 1930-х годов формально можно разделить на три условных этапа:

— период действия Декрета СНК РСФСР от 27 апреля 1918 года «Об отмене наследования» (1918–1921);

— период после принятия первого Гражданского кодекса РСФСР и формирования основ наследственного права как средства обеспечения экономических интересов пролетарского государства (1922);

— период восстановления институтов наследственного права в условиях новой экономической политики (1923–1930).

Как известно, в 1906 году в России был подготовлен новый вариант Гражданского уложения, книга IV которого была полностью посвящена наследованию. Большинство историков цивилистики сходились во мнении, этот проект вобрал в себя лучшие идеи французского, германского, швейцарского права. Однако из-за изменения процедуры утверждения новых законов, связанных с избранием I Государственной думы Российской империи, и начавшейся Великой войны 1914 года, он так и не начал действовать. Тем не менее основательный опыт по данной проблеме был накоплен, она была достаточно хорошо проработана. Всё это и было использовано новой большевистской властью, как это произошло, например, с «авторским законодательством», но на начальном этапе пролетарская юстиция пошла по пути интеграции наследственного законодательства в общий контекст классовой борьбы и окончательной ликвидации остатков правоотношений из буржуазного общества.

Профессор Московского университета, один из создателей Гражданского кодекса РСФСР (1922) А. Г. Гойхбарг с некоторой долей пафоса писал, что если правом буржуазного владычества является законодательство, а его детищем — закон, то «храмом пролетарского и социалистического строя является управление».

Начиная с первых советских декретов судебная защита имущественных прав граждан в определённом смысле противоречила основным постулатам революционной теории и её воплощению на практике.

Национализация, как следствие — практически полное забвение материального права, «нормирующего вещные и обязательственные отношения», подмена системы судопроизводства полупрофессиональными судами практически свели на «нет» гражданский процесс в качестве способа разрешения имущественных споров, что никак не смущало народного комиссара юстиции РСФСР П. И. Стучку —

кстати, выпускника юридического факультета Санкт-Петербургского университета, принципиально допускавшего существование права без закона, при этом он сам отстаивал возможность отправления правосудия, опирающегося исключительно на революционное правосознание, а также настаивал на том, что основные начала марксистско-ленинского понимания права заключались исключительно в его классовом характере. Пётр Иванович стал известен не только как командир латышских стрелков в ночь Октябрьского переворота или как автор декрета СНК РСФСР «О суде», но и благодаря своему нетривиальному концептуальному подходу к конструированию права как «системы (или порядка) общественных отношений». Этой концепции он посвятил отдельную статью, опубликованную в «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР» 1919 года, а также использовал при разработке «Руководства для устройства революционных трибуналов», в котором подчёркивалось положение о том, что «в своих решениях Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Всё это, согласитесь, было принципиальным для понимания советской правовой доктрины, особенно принимая во внимание, что П. И. Стучка с 1923 года возглавлял Верховный Суд РСФСР.

При таких подходах особая нужда в соблюдении норм гражданского процесса практически отсутствовала, тем более что в первых советских декретах 1917, 1918, 1920-х годов гражданское процессуальное право понималось в относительном единстве с уголовным процессом. (Об этом в настоящей книге говорилось неоднократно.)

С учётом глобальности стоявших задач большевики просто физически не успевали изменить всё законодательство, существовавшее в дооктябрьский период, поэтому имперский закон о наследовании, как и об авторском праве, как не хотели, но не смогли отменить в одночасье.

Декретом от 24 ноября 1917 года было определено, что местные суды решали все гражданские дела с ценой до 3000 рублей. При этом постановленные решения были окончательными и обжалованию в апелляционной инстанции не подлежали.

При постановке вердиктов суды по-прежнему руководствовались законами свергнутых правительств, в частности положениями, изложенными в части 1 тома X Свода законов Российской империи, но «лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию».

В следующем декрете о суде от 21 февраля 1918 года, наряду с допущением применения правил Судебных Уставов 1864 года, гражданским судам предоставлялась неограниченная свобода в области оценки доказательств в совокупности с отказом от состязательности, а большинство решений были постановлены на основании всё того же принципа «социальной справедливости».

Таким образом, в связи с тем, что в новом законодательстве РСФСР законы, регламентирующие наследственные правоотношения, отсутствовали, в данных случаях пролетарские суды продолжали применять старые нормы, касавшиеся состава наследников по закону или порядку составления завещаний, за исключением тех, которые относились к сословным привилегиям, ограничению прав наследования представителями отдельных национальностей (например, евреев или поляков), фактического лишения прав наследования для женщин. Все они, как нарушавшие права граждан, были упразднены новой властью принятием СНК РСФСР Декрета «Об отмене наследования», который пока ещё логично вписывался в политику «военного коммунизма», направленную исключительно на обеспечение экономических интересов государства рабочих и крестьян в тяжелейших условиях Гражданской войны и иностранной интервенции, и являлся средством для достижения цели «всеобщего равенства граждан республики в области производства и распределения богатств» (ст. 79 Конституции РСФСР).

Комментируя этот прогрессивный документ, А. Г. Гольхбарг был ещё более категоричен: «Этим декретом наносится поражающий на смерть удар институту частной собственности. Частная собственность превращается в максимум — пожизненное владение: имущество остаётся прикреплённым к отдельному лицу самое большое на срок его жизни, и не дольше. После же смерти каждого индивидуального обладателя оно становится достоянием не индивидуума, а коллектива — пролетарского государства» (Гольхбарг А. Г. Пролетариат и право: Сборник статей. М., 1919).