Жизнь замечательных людей по дзэну
Шрифт:
Акробатка после представления, в отдельной милой комнатке с ручными макаками отдыхала после трудов – возлежала на мягких подушках, подобно дорогой греческой кошке.
Андрей Михайлович со сладчайшей улыбкой и соразмерным поклоном – не слишком, и без простоты – представился:
— Позвольте представиться… – эстет на миг задумался, как величать эту простолюдинку, и пришел к выводу – никак, – эстет, культурный деятель, искусствовед, историк, принят в лучших домах Москвы и Санкт-Петербурга Андрей Михайлович Короленко.
Разрешите
— Меня уже изволили ангажировать, – акробатка без почтения, но с интересом рассматривала перстень искусствоведа – не фальшивый ли? (фальшивый).
— Ну, тогда на завтрашний вечер, позвольте, ибо сломлен вашим мастерством! — Андрей Михайлович намеренно не сказал – искусством, потому что искусство – для балерин, а не для циркачек!
— И завтрашний вечер уже ангажирован! — акробатка с легкой досадой – то ли из-за того, что отказывает эстету, то ли из-за настойчивости его, прикусила губку.
Андрей Михайлович покраснел – он не ожидал отказа от простой акробатки – хороша, да, хороша и искусна в гимнастике, но не до конфуза же.
Андрей Михайлович эффектно перекинул тросточку из левой руки в правую, и в гримерку боевым маршем ворвался генерал Штоцкий Арнольд Карлович, принятый ко двору.
Генерал Штоцкий мельком взглянул на искусствоведа, подкрутил левый седой ус и…
Андрей Михайлович ретировался из комнатки, словно за ним ползли все кобры Индокитая.
По выходу из шатра, Андрей Михайлович развернулся, остановился и зло сплюнул:
— Скоты-с!
Цирк – никак не возвышенное, а – низменное!
Дзэн!
ОСКОРБИТЕЛЬНО
Графиня Малинина Александра Степановна откровенно скучала, словно просидела в цугундере шесть лет.
Она возлежала в гамаке в Летнем Саду, а поручик Голицын Андрей Анатольевич свирепо вращал усами, выпучивал глаза, надувал грудь колесом, звякал шпорами – кадрил во всю военную прыть.
Поручик – не пара для молодой богатой красавицы графини, но графиня Александра Степановна находила в нем что-то дикое, необузданное, первобытное, степное, и эта дикость помогала разжижать полнейшую суку до уровня скуки серой – так молочник разбавляет молоко бургундским вином.
— Поручик! Ежели мы бы с вами обвенчались, то вы меня бы любили, как любите армию? – графиня Александра Степановна провоцировала, и в игре находила отступление от скуки – так гимназистки дразнят дворника дохлой крысой.
— Да-с, милостивая государыня, обожал бы! — Андрей Анатольевич порывался поцеловать ручку графини, но Александра Степановна не позволяла.
— А ведь после свадьбы вы бы доносили на меня в тайную канцелярию, Андрей Анатольевич!
Услужливо бы доносили себе на потребу, чтобы вас в звании повысили до генерала!
— Как можно-с, Александра Степановна! Никогда-с! – поручик упал на колени, вскочил, белой лайковой перчаткой стряхнула пыль
— Но это же скучно, без интриги, Андрей Анатольевич.
С образцовой честностью в свете капитала не наживешь!
— Действовал бы по собственному соображению, мон ами!
— Ах, Андрей Анатольевич, оставьте!
А, если бы меня отправили на каторгу в Сибирь, то по собственному соображению без раздражения последовали бы за мной туда, где дикие тунгусы, холод, олени, ягоды и вечный, весенний снег, поручик!
— Никак нет-с, графиня Александра Степановна!
В Сибирь на каторгу не последовал бы за вами, потому что как – вы Государственная Отступница, а я присягу давал Государю Императору!
Устав не позволит мне пойти за вами в Сибирь к тунгусам; оскорбительна для офицера каторга.
— Оскорбительна не каторга, а ваша наглость и дерзость, Андрей Анатольевич! – Александра Степановна сошла с гамака, как Императрица сходит по трапу с корабля «Верный». – Я думала, что вы питаете ко мне чувства, а вы – безнравственный и хитрый, как турок. Дзэн!
Не провожайте меня, поручик! – графиня Александра Степановна в гордом одиночестве пошла к фонтану, где резвились нагие гимназисты.
ДОПУСТИМОЕ
В Зимнем Дворце проходил ежегодный бал в честь Английского посла.
(В Англии балы в честь русских послов запрещены, но проводятся тайно при поддержке союза шахтеров и пуритан.)
Светское общество, блеск бриллиантов, изысканейшее шутки, потрясающие наилучшие графини и княгини, отважные генералы, модные и богатые князья с графами.
Среди приглашенных особое внимание дам и кавалеров занимал князь Мышкин Егор Афанасьевич, только что прибывший из Швейцарии, где проходил курс Камасутры.
Князь Егор Афанасьевич недавно в России, в лучших домах Санкт-Петербурга еще не принят, но занимателен и таинственен в своей неожиданности – так эстеты гадают по поводу пола балерины.
Мамаши подталкивали в сторону князя Мышкина дочерей на выданье, словно груши катили к бочке:
— Иди, иди, мон шер, выведай у Егора Афанасьевича – богат ли он, или в долгах, как в шелках.
За границей нынче модно, когда молодые люди растрачивают состояние на африканок.
Покупают за свои деньги чужие диковинные болезни.
— Ах, маменька, неудобно мне, что свет подумает, если я первая подойду без стыда к мужчине, словно кобыла на лугу скачет к жеребцу?
Пойдут сплетни, кумушки заверят, что я безнравственная, нечестна, словно жемчужина просверленная.
— Ежели не пойдешь, так другие выгодного жениха уведут, словно в омут без головы! – маменьки шептали дочерям после раздумий, словно взвешивали золото на аптекарских весах. – Ты же не просто подойди, а с видимой причиной – так Королевы посещают тяжело больных радетелей Отечества.