Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Но она всё-таки отправилась в Перпиньян в сопровождении Кретьена Миро и Жана Риделя. 30 июня они прибыли в лагерь.
В то время не редкость было встретить в лагере женщин. При Франциске I целые толпы проституток сопровождали войска.
Но король-рыцарь имел в этом случае в виду не простых солдат, а офицеров, не чернь, а вельмож. После минутного разговора с Гратьеном, которого она едва отыскала, Луиза Лабэ, осталась одна, не зная когда и как она снова с ним увидится, не зная даже, где она поместится со своими проводниками, если захочет пробыть несколько дней в лагере.
Она оставалась в задумчивости, почти жалея о своем приезде, уже
– Вы как будто недовольны. Если я могу быть для вас полезен, скажите: я весь к вашим услугам. Меня зовут Пьер де Бурдейль я племянник сеньора де Вивон, маркиза де ле Шатеньерэ.
Пьер де Бурдейль, ставший потом Брантомом [27] , в 1542 году имел от роду семнадцать лет, он был двумя годами старше Луизы Лабэ, и обладал очаровательной фигурой. Явившись вместе с дядей к осаде Перпиньяна, он смертельно скучал; внезапная встреча с амазонкой дала ему надежду избавиться от этой скуки.
Он сразу понравился Луизе Лабэ, не только своей красотой, но и умом сверкавшим в его глазах. Какая разница с Гратьеном Шарли! Притом же племянник маркиза не то что простой солдат…
27
Брантом Пьер де Бурдей ( Brantme Pierre de Bourdeilles) (ок. 1538-1614) - французский аристократ, историк и мемуарист. Среди принадлежащих Брантому сочинений следует упомянуть «Жизнеописания знаменитых людей и великих французских полководцев» (Vies des hommes illustres et des grands capitaines franais); «Жизнеописания знаменитых людей и великих иностранных полководцев» (Vies des hommes illustres et des grands capitaines trangers); «Жизнеописания знаменитых женщин и галантных дам» (Vies des dames illustres, Vies des dames galantes); «Анекдоты о дуэлях» (Anecdotes touchant les duels), а также «Бахвальство и клятвы испанцев» (Rodomontades et jurements des Espagnols). Записки Брантома были впервые напечатаны в 1665-1666.
– На самом деле, – сказала она, – я очень опечалена. Я обещала моему двоюродному брату, Гратьену Шарли…
– Тому солдату, с которым вы разговаривали?..
– Да. Я обещала ему приехать разделить с ним компанию во время осады Перпиньяна, но из того, что он сказал мне, во время нашего коротенького разговора, я очень боюсь, что вследствие требований службы мне не удастся его видеть; и я конечно всеми силами души желаю вернуться туда, откуда приехала.
– А вы откуда приехали?
– Из Лиона. Я тамошняя уроженка; меня зовут Луиза Лабэ. Между тем, я желала бы отдохнуть немного, прежде чем отправиться в обратную дорогу.
– Совершенно естественное желание.
– Не правда ли? Быть может даже, не будет ли вам угодно пожертвовать сорока восемью часами, чтобы позволить мне осмотреть осадные работы? Это будет очень любопытно.
– Я полагаю. И для меня будет истинным удовольствием сопровождать вас. Благоволите принять гостеприимство, которое я предлагаю вам под моей палаткой…
– А как же мои провожатые?
– Провожатые ваши отправятся к моим конюхам, в соседнюю палатку. О! будьте покойны, они не будут иметь ни в чем
– Идём! Я смертельно голодна.
Странно, что болтливый и даже нескромный Брантом нигде не упоминает о своем приключении с Луизой Лабэ, которое, однако, совершенно справедливо. Это утверждает Клод дю-Вердье. Да и как могло быть иначе?..
Брантом обожал ее. В течение трех дней Луиза скрывалась в его палатке, и он оставлял ее только в случае необходимости, когда того требовала служба при дофине. А посещение лагеря? А Гратьен Шарли?.. Луиза мало заботилась о них… Она уже не любила кузена. Пшеничный хлеб нравился ей больше ржаного…
Между тем как не была скрываема эта любовь молодых людей, она не могла остаться тайной посреди пятнадцати или двадцати тысяч войска. Однажды ночью, когда они разбирали Горация и Виргилия в костюме вовсе не подходящим для занятий латынью, неожиданно перед ними явился маркиз де-ла-Шатеньерэ. Он был рассержен. Справедливо считая своего племянника еще слишком молодым, чтобы предаваться так усердно подобным занятиям, он хотел строго наказать, взять под арест и изгнать с позором на виду у всего лагеря эту молодую девушку, с которой он обходился как с развратительницей. Но Брантом с таким жаром, упрашивал его. Сама Луиза Лабэ была так красноречива в своем молчании прерываемом рыданиями!..
– Ну! Так я вас прощаю! – проворчал ла-Шатеньерэ, – но с тем условием, чтобы вы, сударыня, немедленно уехали!..
– Сейчас, дяденька! – вскричал молодой де-Бурдейль. – Я велю седлать лошадей пока она одевается.
Через несколько минут Луиза Лабэ, сопровождаемая Жаком Риделлем и Кретьеном Миро, удалилась из Перпиньяна.
Какова была же радость для ее отцов, когда она вернулась! Радость, увы! Слишком кратковременная для одного из них.
Через день по приезде Луизы, сходя с лестницы, Пьер Лабэ упал так опасно, что через несколько часов отдал Богу душу. Луиза искренно оплакивала эту утрату. В течение трех месяцев она выходила из дому только в церковь да на кладбище.
Приближалась осень. Был вечер; молодая девушка прогуливаясь по саду, как вдруг на повороте в одну аллею она встретилась лицом к лицу с Эннемондом Перэном. Уже несколько дней она заметила, что он чем-то особенно занят; спросив его об этом предмете она получила в ответ: «Это ничего; мы поговорим после».
– Я хочу, Луизочка, поговорить с тобой! – сказал он ей в этот вечер.
– Хорошо, папаша; поговорим, – ответила она. Они сели рядом.
– Так ты больше не любишь своего кузена, Гратьена Шарли? – сразу спросил старый канатчик.
Она улыбнулась.
– К чему этот вопрос?
– К чему, к чему?.. Потому что после твоего возвращения из Перпиньяна ты не говорила о нем. Без сомнения смерть твоего отца опечалила тебя, и должна была отвратить твой ум от некоторых вещей, но всякая печаль имеет свой конец… Уверяют, что дофин отказывался от взятия Перпиньяна, после сто двадцати дневной осады, следовательно кузен твой вернётся со своим начальником в Вилафранш. И если бы ты продолжала любить его, если бы ты хотела выйти за него замуж, так то, что я говорил тебе, когда был жив твой отец, – я повторяю тебе теперь… Я готов…