Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Вопрос шел о том, чтоб Габриэли сделаться законной супругой короля. Дочь простого провинциального дворянина станет королевой Франции, ни больше, ни меньше!.. Но разве она первая протягивала руку к королю? нет! Мы уже сказали, что Габриэль не была честолюбива. Но Генриху нужна была жена, которая дала бы ему наследника, а у Габриэли в пять лет было два сына и одна дочь.
Наконец, если этот проект, составленный Генрихом IV и повернул несколько мозг любовницы, то как она была наказана той ненавистью, которая поднялась против нее. Ненавистью тем более опасною, что она
Мы покажем Габриэль, заплатившую возмутительной смертью за вину короля, вообразившего, что после шестнадцатилетнего супружества, с Маргаритой Валуа, которую он никогда не любил, ему возможно жениться на обожаемой женщине. Теперь же мы покажем ее счастливой и торжествующей.
Это не будет длинно.
Междоусобные распри лигеров вели дела Генриха к скорейшему окончанию, чем многочисленные победы. Майен уничтожил партию Шестнадцати. Умеренные католики все более и более сближались с Генрихом, но требовали его обращения.
Влияние Габриэли присоединилось к влиянию Сюлли и Крильона, и 25 июля 1593 года Генрих торжественно произнес свое отречение в Сен-Дени.
За несколько недель до этого великого события, которое должно было открыть Генриху IV ворота Парижа, Габриэль разрешилась от бремени в замке де Куси, близ Лаона, сыном, который был назван Цезарем герцогом Вандомским, и это рождение наполнило короля радостью, к которой не примешивалось ничего.
Сюлли рассказывает следующее в своих мемуарах об этом событии:
«Говорили, – что король, послал Алибура, бывшего его первым медиком, навестить г-жу д’Эстре, которая уверила его, что всю ночь она чувствовала себя дурно, по возвращении доктора он услыхал от последнего «что у Габриэли было некоторое душевное расстройство но что конец подобной болезни, по его мнению, не представляет ничего опасного.»
– Но разве, – тотчас же возразил ему король, – вы не хотите лечить ее?
– Государь, – возразил медик, – клянусь солнцем. которое светит, – я не сиделка. Необходимо, чтобы всё было в своё время!..
– Что вы хотите сказать, мой милый? – спросил Генрих, смеясь. – Я излагаю, что вы грезите и не в своем уме! Как она забеременеет, когда я хорошо знаю, что я ничего ей не делал. На этот раз вы плохой медик, и нужно чтобы ваш ум был направлен к этой злобе кем-нибудь злее вас.
– Я не знаю государь, что вы делали и чего не делали, – отвечал Алибур,– но знаю, что ваша уверенность окажется ошибочнее моей дерзости, и раньше семи месяцев это окажется на деле.»
«После того, прибавляет Сюлли, – король удалился от доктора и отправился к своей прекрасной больной, которой рассказал все…»
Летуаль идет дальше и увенчивает злословие постыдной клеветой. Он уверяет что Алибур был отравлен по приказанию Габриэли.
На эти слухи, дошедшие до короля, Генрих, входя триумфально в Париж 15 сентября, отвечал тем, что вводил с собой свою любовницу, которую сделал герцогиней де Монсо, признал Цезаря своим сыном и поспешил расторгнуть брак с Маргаритой Валуа.
Площадная
«В четверг 15 сентября король входил в Париж при блеске факелов, между седьмым и восьмым часом вечера. Он ехал на серой в яблоках лошади. Впереди шли гарнизоны Манта и Сен-Дени вместе с национальной гвардией. Придворные, в красных одеждах, ждали в Notre Dame, где был пропет Те Deum.
«Было восемь часов, когда его величество прошел по мосту Notre Dame, окруженный большим числом кавалерии и высшей знати. Он улыбался, когда народ кричал "да здравствует король!" и почти постоянно держал свою шляпу в руке, особенно кланяясь дамам, смотревшим из окон, и по три раза кланялся тем из них, которые были в трауре. Г-жа де Лианкур шла немного впереди в великолепных носилках так отделанных драгоценными каменьями и жемчугом, что блеск их затмевал блеск факелов.
У прекрасной Габриэли были бриллианты и жемчуг, у нее были платки, стоившие по 900 экю каждый, а Генриху IV не доставало рубашек!.. Вот сцена 1594 года, рассказанная Летуалем.
«В это время увели у короля его парадных лошадей, потому что ему не чем было кормить их. Король обращаясь к д’О, спросил у него отчего это происходит? «Государь, отвечал тот, у нас нет денег. – Положение мое очень печально, заметил король. – Вскоре мне придется ходить голому и пешком, и обратившись к одному из своих лакеев, спросил, сколько у него рубашек?» – Дюжина, государь, да из них есть и разорванные. – А платков есть хоть штук восемь? – В настоящее время только пять, – ответил лакей. – Тогда д’О сказал ему, что заказал для него полотна во Фландрии на шесть тысяч экю. – «Хорошо сказал король; – они хотят, чтобы я походил на школьников, у которых на родине есть меховая одежда, а они умирают от холода.»
Генрих был не первым и не последним любовником, которому не хватило хлеба, тогда как любовницы кушали бриоши; но народ, не понимающий этой деликатности, проклинал безумную роскошь двора.
Однажды утром, прогуливаясь с Габриэлью по берегу Сены, король заметил рыбака, который грезил с открытыми глазами, лежа на дне лодки.
Генрих, любил разговаривать с простым народом.
– Друг! – сказал он рыбаку. – О чем ты думаешь? Не ждешь ли ты, чтобы жареные жаворонки сами попали тебе в рот?
– Не так-то я глуп! – возразил мужик, отрицательно покачивая головой. – Видишь ли, покамест будут существовать у нас такие налоги, я знаю что никаких жаворонков не будет, ни жареных, ни пареных.
– Ты находишь, что налоги велики?
– Черт возьми! справедливо ли, например, чтобы я, который кормится и кормит жену и четырех детей, принужден платить за то, что закидываю несчастные сети.
– И дорого платишь?
– Очень. Двенадцать экю в год. У короля будет двенадцатью экю в карман меньше, а у меня больше – разве от этого будет хуже!