Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Я? каким образом?..
– Я вам скажу, когда вы объясните мне, почему вы бежали из Шалона, как будто за вами гнался дьявол. Но прежде всего, сядьте… Разве вы спешите куда-нибудь?
– Нисколько.
– Итак, садитесь, и поговорим как друзья… я надеюсь, что мы друзья?
– О, да!
Сидя на кресле и продолжая разговор, Марион своей малюткой-ножкой придвинула к себе складной стул на котором уселся Афанасий.
Наступило молчание.
– На самом деле, почему вы меня так скоро тогда
– Потому что…
– Признайтесь, потому что вы меня любили, потому что вы догадались, что я неравнодушна к вам, и что вы боялись последствий?.. Итак, мой друг, вот почему я теперь Марион Делорм. После вашего отъезда я соскучилась в Шалоне, я приехала в Париж к моей крестной матери, графине де Сент-Эвремонт… у нее я встретилась с Дебарро… он ухаживал за мной, я его слушала…
– Увы! – вздрогнул Афанасий.
– Да, улыбаясь, – продолжала Марион, – ваша добродетель только замедлила мое падение…
– В пользу другого?
– В пользу другого… что однако не мешает быть вам первым виновником этого…
– Я?..
– Конечно! Вы так странно учили меня музыке…
– Мадемуазель!..
– Странно, не значит неприятно… Что за недостатком одного профессора, который в ту минуту, когда я начинала понимать, бросил свои уроки, я отправилась просить их у другого.
– Увы! – снова вздохнул молодой человек.
– Я не делаю вам упреков.
– Но я сам упрекаю себя!.. Сознаюсь, я был слишком добродетелен!..
– О! о!.. Разве бывают когда-нибудь слишком добродетельными?..
– Конечно, когда приходишь к убеждению что добродетель ни к чему не послужила. Но для чего этот портрет был в вашей комнате?
– Какой портрет?
– Вашей матушки.
– Какое же отношение имел он?..
– Какое отношение?.. Но он смотрел на меня своими большими глазами, испускавшими пламя.
– И это испугало вас? ха! ха! бедняжка!.. Нет, мой другой учитель не похож на вас: в присутствии портретов всех моих предков он не поколебался научить меня… ха! ха! ха!
Марион смеялась как сумасшедшая; Афанасий также смеялся, хотя внутренне он быть может был того мнения, что дочь экзекутора сделала слишком быстрые успехи со своим вторым профессором. Афанасий Лемудрю был человек отсталый от века, а потому удивлялся тому, что молодая девушка насмехалась над тем, что должно быть уважаемо.
Но Марион была так прекрасна! И притом же если некогда он был слишком добродетельным, то быть таким же теперь было бы слишком глупо. Афанасий должен был понять, что был позван не без причины.
Он стал на колени перед Марион, нежно сжал ее руки в своих и смотря ей в лицо, проговорил жалобным тоном:
– Итак, вас больше нечему учить?
– Кто знает! – возразила Марион. – А вы обедали? – спросила она, вставая.
– Нет.
– Хотите пообедать
– С удовольствием.
Марион позвонила в колокольчик. Явилась Тереза, ее первая горничная, с каким-то особенно странным видом.
– Тереза, два прибора. Господин обедает со мною.
– Сию минуту.
– И ты, Тереза, будешь прислуживать нам.
– Очень хорошо, сударыня.
Они обедали, или лучше сказать, казалось, обедали, сжав колени с коленями, забыв, что у каждого есть рюмка, и выпивая из одной, а когда Тереза обертывалась спиной – их губы сливались в долгий поцелуй.
О прошлом ни слова; в прошлом были сожаления, только радость в настоящем и будущем.
– Хотите ли вы дать мне еще урок? – спросила Марион за десертом, делая ударение над словом урок.
– О, сколько вам будет угодно!
– О! сколько мне будет угодно?.. Уверяют, что в Париже у вас много учениц и самых знатных?..
– Они всегда будут позади вас.
– Мы увидим.
Они были одни в самом восхитительном будуаре… Афанасий сгорал желанием искупить излишнюю добродетель… Марион сгорала жаждой мести… Но внезапно отворилась дверь в коридор, которую Марион считала вечно запертой, и в комнату вошел Дебарро.
Против воли Марион вскрикнула от ужаса при неожиданном появлении любовника; профессор поспешно скрылся в туалетной комнате. Между тем Дебарро, совершенно спокойный, поклонился молодой женщине, сладострастный беспорядок которой он рассматривал с минуту, как знаток.
– Милая Марион, сказал он, – я в отчаянии, что побеспокоил вас; но через час я еду в Фонтенебло, где останусь на неделю; по возвращении же я имею намерение представить здесь моим друзьям одну даму, которая…
– Довольно, – возразила Марион, возвращая все свое хладнокровие. – Вы можете представить свою новую любовницу своим друзьям, если вам угодно, завтра же; завтра я оставлю этот дом…
– О! к чему спешить, моя дорогая? Для меня даже было бы приятно думать, что если бы вам встретилась какая-нибудь нужда в моих услугах, то вы не сделали бы мне несправедливости, обратясь к другому. Я знаю, у вас есть состояние, но иногда недурно иметь в своем распоряжении кошелек друга, и…
– Господин Дебарро, я не нуждаюсь больше ни в вашей дружбе, ни в вашем, кошельке.
– Ба! посмотрите, вы не всегда будете говорить то же!..
– Это возможно! Но пока я вижу одно, что в настоящую минуту я всего менее желала бы вас видеть.
– Очень вежливо, чтобы не поспешить повиноваться вам, моя красавица. Притом же вы, конечно, правы: г-н Лемудрю сгорает от нетерпения в кабинете. Но что за идея пришла этому любезному музыканту бежать!.. Я отлично бы поговорил с вами и при нем. Наконец… моя дорогая Марион Делорм, имею честь с вами раскланяться.