Жопа-гоблины из Освенцима
Шрифт:
Отто стучится в дверь фабрики. Мы стоим, сложив руки за спиной, пока кукла-задница не открывает нам дверь. Кукла-задница машет нам, чтобы мы заходили внутрь. Красные черви спермы скользят по носу куклы. Кукла дрожит всем телом, пока черви не вылезают из ее прямой кишки.
Я ненавижу кукольную фабрику. Мы будем делать кукол до самого вечера, а Жопа-гоблины будут хватать их свеженькими с конвейера. Мы делаем жопа-кукол по образу Жопа-гоблинов. Но с несколькими важными отличиями. У каждой куклы на лице огромный нос, а не огромный рот. Их тело, как и тело Жопа-гоблинов
Когда-то я фантазировал что мы с Отто сделаем с Френни и её крохотной близняшкой тоже самое что гоблины делают с куклами. Но сейчас сама мысль об этом мне была противна. Пузырьки пердежа отравляют воздух, в то время как Жопа-гоблины скачут от куклы к кукле совокупляясь с их червивыми анусами.
На этой фабрике нету охранников, но нарушителей вычисляют моментально. Повсюду нас окружают задницы. Мы с Отто проскальзываем между гоблинами и куклами и занимаем место в начале конвейера, где из яблочного месива лепят лица Адольфа Гитлера, а потом прилепляют к ним усы. Я знаю, что эти яблоки, когда та были детьми, но я убежден что в процессе брожение из них вытягивается все человеческое, так что лепить головы это ещё не худший из этапов производства кукол.
Приходят другие дети и занимают свои места у конвейера. Мы ненавидим эту работу, но понимаем, что несём ответственность за создание кукол.
***
Проходят часы. Каждый час длиться целую вечность, будто время течет в независимости от наших рук, безустанно работающих над куклами, но если наши руки прекратят работу конвейер остановится. Когда ты осознаешь это, то временно становишься рабом. С этого момента и до конца, ты ублюдочный раб. Вот тебе и всё прозрение.
Внезапно ко мне подходят два надзирателя. Отто роняет на пол усы и нас начинают бить. Бить так что я снова обделываюсь.
– Проёбщики! Проёбщики!
– Кричат они - Нарушитель! Нарушитель!
я падаю на забрызганный дерьмом пол и начинаю считать от девятьсот девяносто девяти до одного.
***
Насчёт 30 мои руки приколачивают к деревянному хирургическому столу, а насчёт 0 прибивают мои ноги. Когда надзиратели озвучивают наш приговор, мы с Отто сплевываем кровь и гадим под себя.
– Лишение детства путём “Молекулярно-анальной энтропии для Продвижения Нового Мирового Порядка”. Охранник, читающий это, бормочет и невнятно произносит каждое слово. Он, очевидно, понятия не имеет, что это значит, и я тоже. Они уходят.
В операционную заходит Жопа-гоблин в пластиковом защитном костюме. Кожа гоблина под костюмом кажется белой. Это странно, хотя в нашим с Отто положением удивляться бессмысленно. Перспектива скорой смерти затмевает все остальные чувства.
Гоблин в костюме поворачивается к нам спиной и берет что-то со столика. Затем поворачивается снова и в мою руку входит игла в форме свастики.
Я не помню, что происходит дальше.
Глава 7
–
Я прихожу в сознание и обнаруживаю что мои глаза уже открыты. Надо мной стоит Жопа-гоблин. Я пытаюсь повернутся чтобы посмотреть, как там Отто. Но не могу оторвать голову от ледяного стола. Всё что я вижу это склонившийся на до мной Жопа-гоблин в белом пластиковом костюме, широко расставивший руки. Он уже снял свой капюшон.
– Прекрасно! Превосходно!
– Говорит гоблин, - Балбустан! Ты только посмотри на этого выблядка! Кожные трансплантаты прижились лучше, чем я когда-либо видел.
В первые при мне Жопа-гоблин обратился к другому Жопа-гоблину по имени. Теперь я понимаю у всех них есть имена. Не только у Адольфа.
Пожилой Жопа-гоблин сбирается на стремянку возле стола и подносит свою морщинистую обвисшею задницу к моему лицу.
– Вы совершенно правы сударь. Кожаные трансплантаты превосходно прижились. Гораздо лучше всех остальных в этой области. А как состояния второго близнеца?
– Что вы сделали с моим братом?
– Хриплю я.
Балбулстан выпускает мне в лицо облако жёлтого пердежа и меня начинает тошнить.
Жопа-гоблин в белом халате вздыхает:
– В течение первых нескольких часов 1001 демонстрировал отличную внешнею регенерацию. Я уже надеялся, что они это то, что мы так долго искали. Все это время 999-й умирал. Я затрудняюсь объяснить, что произошло дальше. 999 вернулся, изменив часть структуры своей ДНК, ровно настолько, чтобы выжить, а жизненные силы он каким-то образом черпал из номера 1001.
– Это и есть наука, - вставил Балбулстан.
– Несмотря на то что после операции мы обязаны избавляться от отработанного материала я думаю, что в номерах 999 и 1001 заключён огромный потенциал. Для научного сообщества их состояние в разы лучше, чем у всех предыдущих детей. Возможно, это опровергает теорию Адольфа о том, что близнецы особенно сиамские близнецы являются переходной степени к идеальному ребенку.
– Адольф неучёный, но если ваши исследования опровергают хоть один из его аргументов который он приводит в своей книге "Майн Пуппе” то Освенцим лишится научного отдела, а мы все лишимся своих задниц.
– Вероятность того, что Адольф вернётся крайне мала. Я полагаю, что уже к утру Освенцим будет в нашем полном распоряжении. Это будет рассвет возрождения, за который мы так долго боролись!
– Гоблин в белом халате улыбается, свет ламп отражается от его кожи делая его прекрасным, сияющем белым ангелом.
– Освенцим станет великим королевством...
Белый ангел кивает.
– Сегодня мы отправим их назад в бараки. А с завтрашнего дня мы начнем пристально наблюдать за их жизнью после разделения.
Хлопнув в ладоши и хихикнув Балбулстан спрыгивает со стремянки.
– Гениально! Хоть мы и не можем изменить детей по своему образу и подобию, но скоро мы наконец сумеем создать действительно сыворотку детства! Это будет величайший скачок в эволюции Жопа-гоблинов после изобретения жопакукол.