Жук (Том II)
Шрифт:
Смутно надеясь удостовериться, не сон ли это, я попытался подняться с горы ковров, на которой возлежал. Однако женщина у моего одра легко опустила руку мне на грудь. Брось она, вместо этого мягкого прикосновения, на меня тонну железа, вряд ли бы что изменилось. Я рухнул на постель и лежал там, хватая ртом воздух и гадая, не пересек ли я рубеж меж разумом и безумием.
— Дай мне встать!.. позволь уйти! — прохрипел я.
— Нет уж, — проворковала она, — останься еще чуть-чуть, о, возлюбленный.
Она опять меня поцеловала.
И вновь мистер Лессинхэм помедлил. По его телу пробежала дрожь. Напрасно он прилагал усилия, стремясь
Когда ему наконец удалось заговорить, голос его зазвучал надтреснуто и нервно:
— Мне представляется совершенно невозможным описать, как тошнотворны были поцелуи той женщины. Они наполняли меня невероятным отвращением. Я вспоминаю их, содрогаясь телесно, умственно и душевно, хотя с той поры миновало двадцать лет. Самым кошмарным было то, что мне никак не удавалось оказать хотя бы малейшее сопротивление ее ласкам. Я лежал как бревно. Она делала со мной, что хотела, а я терзался в немой агонии.
Мистер Лессинхэм достал из кармана носовой платок и вытер им со лба выступивший, несмотря на прохладный день, пот.
— Подробный рассказ о случившемся во время моего вынужденного пребывания в том жутком месте выше моих сил. Не рискну даже заговорить об этом. Сама попытка рассказать, решись я на нее, оказалась бы тщетной и слишком болезненной для меня. Я смотрел на происходящее вокруг словно сквозь мутное стекло, искажающее действительность. Как я успел отметить, взор мой был затуманен и все казалось чересчур странным и слишком чудовищным, чтобы являться правдой.
Только позднее, когда у меня появилась возможность сличить даты, я выяснил, сколько времени провел взаперти. Меня не выпускали из того ужасного логова больше двух месяцев — двух неописуемых месяцев. И все это время перед моим помутившимся взглядом мелькала фантасмагория призрачных фигур, которые постоянно приходили, уходили и возвращались обратно. Полагаю, то было место некоего религиозного служения, а его центром являлись алтарь и бронзовая статуя с жуком на челе. Более того, проводились церемонии не только с поражающей воображение сложностью тайных обрядов, но, если моей памяти стоит хоть немного доверять, перерастали в вакханалию невыразимых ужасов. Я был свидетелем таких кошмаров, что мозг мой трепещет и разрывается при одной мысли о них.
Воистину, то был культ мерзкого божества, и эти отвратительные создания воздавали ему гнуснейшие почести, с коими связаны мои самые страшные воспоминания. Возможно, все это мне привиделось в полубреду — я даже надеюсь на это, — но, по-моему, там приносились человеческие жертвы.
Стоило мистеру Лессинхэму это произнести, как я навострил уши. По собственным соображениям, которые откроются чуть позже, я гадал, скажет он о человеческих жертвоприношениях или нет. Он заметил мой интерес — однако неверно истолковал его причину.
— Я видел, как вы вздрогнули, что неудивительно. Но повторюсь: взор мой был замутнен необычайным состоянием двойного видения, и я возблагодарю Господа, если окажется, что подобные деяния породила иллюзорность сна!.. Я не раз наблюдал, как на каменный алтарь возлагали человеческую жертву, по всей вероятности, мрачному истукану, с высоты своего роста взирающему на огонь. И, если я не ошибаюсь, в каждом случае в жертву приносилась женщина, обнаженная, белая, как вы или я; и прежде чем предать огню, ее подвергали
Именно одна из таких душераздирающих сцен придала мне сил, мужества или безумия, и я, сам не знаю как, порвал связывающие мое тело и разум путы; но даже сброшенные, они до сего часа преследуют меня.
Приносилась жертва богине, если, конечно, все происходящее не было просто моим сном. Издевались над женщиной — юной, если верить моим воспоминаниям, красавицей-англичанкой — а потом сожгли ее заживо. Я же беспомощно лежал и смотрел на это. Обряд завершился. Собравшиеся отведали пепел жертвы и ушли. Я остался наедине с Певицей, которая, как я понял, была хранительницей этой, с позволения сказать, адской бойни. Как обычно, после оргии она казалась скорее дьяволицей, чем человеком — опьяненная безрассудной яростью, бредящая адскими желаниями. Когда она приблизилась ко мне со своими богопротивными ласками, я вдруг ощутил нечто, чего не ощущал в ее присутствии ранее. Как будто что-то исчезло — пропал груз, давивший на меня, оковы, мешавшие двигаться. Внезапно меня охватило чувство свободы; я понял, что в моих венах течет моя собственная кровь и я вновь стал хозяином самому себе.
Могу лишь предположить, что все те недели она держала меня в состоянии гипнотического оцепенения. Воспользовавшись моей слабостью, оставшейся после лихорадки, она колдовскими чарами не позволяла мне очнуться от магнетического сна. Сейчас, по какой-то причине, путы ослабли. Возможно, погрузившись в религиозное служение, она забыла затянуть их. В любом случае, теперь, подойдя ко мне, она приблизилась к человеку, к мужчине, который впервые за много дней овладел собой. Сама она откровенно не подозревала ни о чем подобном. Она наклонялась все ниже и ниже, ничуть не сознавая, что я уже не то бесхребетное и беззащитное существо, каким она меня сделала.
Она склонилась, намереваясь прижать свой рот к моему, и поняла все, едва коснувшись меня. В этот миг вся скопившаяся ярость, тлевшая в моей груди в течение тяжелых, мучительных часов, разгорелась чистым пламенем. Соскочив с тряпичного одра, я вцепился руками ей в горло — и она ощутила, что я проснулся. Затем она попыталась натянуть поводок, который столь неосмотрительно ослабила. Она смотрела мне в лицо исполненными злобой глазами. Я знал, что она прилагает все силы, чтобы вновь обманом лишить меня мужественности. Но я сражался с ней как одержимый, и я одолел ее — можно выразиться и так. Пальцами обеих рук, как железными тисками, я сжал ее горло. Я не сомневался, что на кону больше, чем моя жизнь, что все может обернуться против меня, что я сражаюсь на смерть: мою волю к победе было уже не удержать.
Я давил на ее горло все сильнее и сильнее, не страшась ее убить… но вдруг…
Мистер Лессинхэм замолчал. Он глядел в пустоту остекленевшими глазами, точно все, о чем он рассказывал, разыгрывалось прямо перед ним. Голос начал изменять ему. Мне подумалось, что он уже не продолжит. Однако, собравшись с силами, он заговорил вновь:
— Но вдруг я почувствовал, как она ускользает из моей хватки. И совершенно неожиданно, в одно мгновение, женщина пропала, а перед собой, там, где она только что была, я увидел чудовищного жука — огромное живое насекомое из дикого кошмара.