Журнал День и ночь

Автор неизвестен

Карлик

Не мальчик и не старичок. Изморщен весь, как перчик, как перца тощего стручок или сверчок запечный. Его как будто отсекли остатком и довеском. Провисли руки до земли в бессилии недетском. Я дверь помог открыть — и он благодарил спокойно, столь полно в мысли погружён, своим несходством ограждён и столь не слит с толпою, что весь проспект, как высший свет стоп-кадром на минуту застыл; и ощутил я вслед не сострадание, о нет, а зависть почему-то.

Урал

Между дряхлых холмов перегоны. Сдвиги, свихи суставов земных. Малахитовые фараоны спят, очей не смыкая своих. Реки, словно широкие

жесты размыканья пространства — гляди. И мосты, как трагедий сюжеты — отгремят, и опять впереди. Ты — хорош! Нелюдимый, дремучий — плотовщик, солевар и грабарь. И до самых бровей нахлобучен облаков твоих серый кепарь. Я сошёл, отряхнув от условной пыли странствий шевро башмаков. Тут знакомому я — незнакомый, дальний свойственник полузаконный. Кто таков? Много тут ездоков, едоков без гроша, проходивших ниоткуль из нигде, по статье; песни певших, слова говоривших о своём ли, чужом ли бытье. Расставались мы, не печалясь. И теперь меня чёрт ли принёс? Поезд, к зябнущей станции чалясь, изогнулся с приязнью, как пёс.

Баллада о дикой пшенице

Здесь были деревни. От них ничего не осталось. Осотом зарос понемногу погост. Земля от людей накопила такую усталость, что тут же забылась, не чуя метелей и гроз. Не надо жалеть ни поля, ни поклонные поймы. Об их одиночестве нам ли скорбеть? Здесь были деревни. О них ещё кое-кто помнит. Запомнят ли нас? Не спеши и по чести ответь! Встревожит берёзы порыв ледяной с океана — и град по заречью пройдёт, как варяг. А в ясную полночь мерцающим зельем тумана всклубится глубокий, глотающий эхо овраг. И то, что звалось яровым ли, озимым ли клином, не стало, как древле, названья иметь. Я здесь как пришелец — в пространстве безмерно тоскливом. А вечность спустя, тут хозяином хаживал кметь. Я в лес углубился, где гул одиночества глуше. К поляне, что светом, как линза, полна, я вышел, блуждая, и в ярких цветах обнаружил былинку одну — ту, что взгляду не сразу видна. Средь жадных, и праздных, и тянущих млечную влагу, и зевы разъявших, нарядных, хмельных, стоял этот злак — серый стебель был твёрд, как отвага,— не принял он ласки изнеженных пальцев моих. И вот мне открылось: то колосом дикой пшеницы в тайге нелюдимой и втайне от всех и всего земля отдохнувшая стала в работу проситься, как просится глина на круг гончара своего. Да будет! — Пойдут облака волоокие цугом над полем, где встанет грядущего хлеб. И дали великие стронутся — медленным кругом — и в поте замесится глина трудов и судеб. Так будет опять. Ведь забота земли неизменна. И колосу дикой пшеницы расти, как будто ещё не повержена власть Карфагена и тысячелетье ещё до Крещенья Руси.

г. Москва

Анна Верина

Как в первый день

Иду одна. А тьма вокруг всё глуше. Ни дружеской руки, ни огонька. Под рёбрами дрожит комочек стужи — Осколок мирового ледника. А за спиной всё явственней, всё ближе Незримый кто-то шаркает за мной, Мои обиды, словно бусы, нижет, И дышит непонятною виной. Грешна, как все. Но кто грехи измерит?.. И с добродетелями их соотнесёт?.. Ступаю наугад. Но где же Берег? И Лодка на зеркальной глади вод?..

Сплошные декабри. Похолодало. И сердце больше гимнов не поёт. Я возвращаюсь к прошлому устало, А прошлое меня не узнаёт. А будущее взгляд отводит молча. Я вижу тень оплавленной свечи И жизни опадающие клочья. Они ещё, как пепел, горячи. О, дни мои!.. Густеющее время, В котором тяжелеет каждый шаг. Утихомиренно ступаю вслед за теми, Кто Вечности несёт свой белый флаг.

Выгуливаю дождь на огороде. О, как он бесподобно шелестит. Он чист и наг, желанный гость природе. В моём наделе — целый день гостит. Умыто дышат лёгким паром грядки. Играет капля в пазухе листа. У тучки солнце выиграло прятки. И вся земля, как в Первый День, чиста.

А я научилась уже притворяться… И маски носить… И сквозь слёзы смеяться… Ещё я умею, как гиря, молчать И внутрь неслышно и тонко кричать… Могу и счастливою быть научиться И безрассудно банально влюбиться… Только на выжженной чёрной крови Вряд

ли взойдёт одуванчик любви.

Летописное 2005 года

В тот год опоздавшего лета Не сохла листва на берёзах, В конвульсиях билась планета, В потопах, цунами и грозах. И грустно молчало на дачах Морщинистое населенье. В тот год отвернулась удача — Напали дожди на селенья. А где-то жара допекала. Текли ледники на вершинах, Крошились могучие скалы, И суша рождалась в пучинах. И не было в мире покоя Для зверя и для человека. И не было славного Ноя Средь нас с чертежами Ковчега.

Ах, как душа покоя просит. Давно обиды прощены. Я словно поле, где колосья Тугими зёрнами полны. Крестьянкой в чёрном балахоне Я буду скошена. Меня Земля, как мать, возьмёт в ладони. Стихов останется стерня.

г. Ижевск

Олег Хомяков

Из разных тетрадей

Гипотеза

Порой мне кажется, что есть у жизни — дубль. Как пара рук и ног у человека, Как пара глаз!.. Лишь в песне в поле дуб Стоит один, если не век — полвека. В театре у актёра есть дублёр: Что «жизнь — театр, и все мы в нём актёры», Шекспир был прав. Со сцены до сих пор Мы внемлем этой правде век который. К конструкторам прислушаться пора: Они за подстраховочные схемы. Великий риск — космический корабль Слать в небо, не дублируя системы Главнейшие: двукратно И трёхкратно!.. А человек? Ужели так превратно Поймём мы Бога замысел о нас? Мол, жизнь, как и любовь, даётся раз Один, и всё изведай в ней сполна… Любовь — особый разговор! Она Возможна в бесконечных продолженьях. Но что до жизни, до судьбы? На «раз» Согласен, но с поправкой: Не одна.

Вместо эпиграфа

Бессонница — плаха старости. Клади голову на подушку И на рубль или на полушку Проси у Морфея сна. Он торгуется! Тишина. Не луна — половинка месяца Вдруг секирой в окошке кажется: Грех ли вспомнится — не отмажешься, Страх ли, полночи хмурый друг, Сердца частый озвучит стук.

Аргументы против фактов

«Ты живёшь богато: Полон дом зверья!..» Чепуха, ребята, Полунищий я. Печка — не пекарня, И простые вещи: У меня не псарня, Я вам не помещик! Запустил ли автор Пусть и не бездарный, Двор — печальный фактор: Век безгонорарный. Трубочку-жалейку Мне б иметь не вредно: Хлев ни за копейку Сдал я псам в аренду. И уж, коль бесплатна, Значит, и бессрочна: Не вернут обратно Площадь — это точно!.. Выйду — не укусят. Попрошайки — в меру. Видят, что невкусен Хлеб пенсионера. В огороде, вроде, Я могу, работник, Только не помещик, Только не охотник.

г. Шарья

Александр Кердан

Подорожник

Во Владимире

Летят облака, будто конники, Над Клязьмой — светлы и легки. Маячат вдали колоколенки — Для русской души маяки. Стою у тебя на околице, Святая и древняя Русь. Вот-вот за небесною конницей Вдогонку и я соберусь. Туда, где по рангу построены, Ряды подравняли свои Монахи, поэты и воины — Поборники отчей земли. Прощаясь с отчизною милою, Стою, озираясь окрест, И, тайной наполненный силою, Целую серебряный крест. Чтоб так же в рассвтеном свечении Мерцали церквей купола, Чтоб Клязьма струила течение И русской рекою была. Молюсь, уповаю смиренно я, Чтоб вовремя час мой настал, И князь мой святой без сомнения В дружину меня поверстал. Чтоб мог я, как равный меж равными, Пополнив небесную рать, Лететь над землёй этой славною, Незримо её охранять.