Журнал «Если», 1998 № 03
Шрифт:
— Беру твой проступок на себя, брат, — безмятежно ответил Рууд.
— Именем Сестры прощаю грех.
Он поднял с груди святой столб, прикоснулся к покрывшемуся испариной лбу офицера.
— Нет на тебе греха. Вели освободить дорогу.
— Дайте мне слово, что в экипаже нет беглого каторжника Ильмара и принца Маркуса, — прошептал офицер.
Видимо, крепкий был приказ, раз офицер осмелился такое требовать от святого паладина.
— Здесь лишь два священника храма Сестры, — ответил Рууд. — Все. Иди и не греши.
Офицер кивнул. И
— Благословите, святой брат.
Тут был какой-то подвох. В глазах Рууда вспыхнула тревога. В один миг я вспомнил все благословения, что происходили на моих глазах. И с облегчением произнес:
— Ты уже удостоен напутствия, брат мой. Чистое не сделать чище. Иди с миром.
— Спасибо, братья, — офицер подался назад. — Мягкого пути, святой паладин. Мягкого пути, святой миссионер.
Он махнул рукой солдатам. Защелкали кнуты, карета тронулась.
— Трубачей нам не хватает, — сказал я. — Десятка трубачей да пары глашатаев.
— О чем ты, Ильмар? — удивился Рууд.
— И чтобы трубачи всех сзывали, а глашатаи объявляли: «Мы едем в Брюссель, а вовсе не в Рим. Святой паладин — дело самое обычное. А скромный миссионер в епископской карете — явление заурядное. Не удивляйтесь, люди добрые. Не обращайте на нас внимания».
Брат Рууд молчал. Лицо его медленно шло красными пятнами.
— Ты считаешь, что мы выдаем себя?
— Конечно, брат, — удивился я. — На самом-то деле, нам надо было пешком двинуться. Или верхом, но никак не в карете.
— А как же дозоры? Нас со всеми документами едва пропустили…
— Брат Рууд, если дать две-три монеты любому крестьянину — такими тропками проведет, что ни одного стражника не встретим.
— Это воровские повадки.
— Конечно. Может, стоило их вспомнить ради святого дела?
Священник задумался. Приятно было увидеть, что и я способен поучить его уму-разуму.
— В чем-то ты прав, Ильмар. Но заставу мы проехали. Пока дозорные сообщат начальству, пока старшие офицеры у кардинала истину опросят, пока раздумывать будут — мы уже в Риме окажемся.
Лошади и впрямь несли карету во весь опор. Может, на таких рысях да по хорошим дорогам дней за пять до Рима доберемся?
Брат Рууд разулся, прилег на диван, полог матерчатый, что от падения удерживает, на себя набросил, закрепил.
— Лучше ложись спать. Пока дорога гладкая, отдохнуть надо.
Я тоже лег, полог пристегнул. Потом сказал:
— А ведь ты солдат не испугался, святой брат… Ты кого-то другого боишься.
Брат Рууд не ответил. Лишь на миг с дыхания сбился.
Я немного подумал, не надо ли теперь, став миссионером, как-то иначе молитвы Сестре возносить. На коленях или еще как. Но брат Рууд подобным себя не утруждал, и я тоже решил не тревожиться.
Проснулся я уже в Брюсселе.
— Брат… — Рууд склонился надо мной. — Свежих коней на станции нет. Возницы предлагают дать нашим отдых до вечера.
— Почему бы не дать, — согласился я. — Выспались вроде славно, можно и вторую ночь в дороге провести.
Рууд
Отменно пообедав в хорошем ресторане, мы решили прогуляться. Благо, время до отправления у нас еще оставалось.
Глава четвертая,
в которой я узнаю, кого боятся святые паладины, но все еще не понимаю — почему.
Мы гуляли по Брюсселю до темноты. Еще два раза заходили в ресторанчики — выпить кофе, перекусить ойленболен — пончиками с изюмом. Посетили Европейскую Выставку, находящуюся под патронажем Дома. Раз в год тут показывали действительно диковинные вещи паровые машины и кареты, стрельбу из пушек и пулевиков по мишеням, полеты планёров, счетные машины, способные меньше чем за минуту перемножить два десятизначных числа, типографские станки, печатающие настоящие газеты, механические пианино и оркестрионы. Много диковинок есть в Доме. Да еще приезжают торговцы из Руссии, из Китая… сейчас мир, пусть хрупкий, но мир, всем хочется показать свои достижения, а порой и сменять их на чужие…
Но этим серым осенним днем смотреть на выставке было особенно не на что. Даже газовые фонари еще не зажгли. Стражи не наблюдалось, так, одни охранники с выставки, значит, не было и ученых, знающих Слово. А стало быть, ничего по-настоящему редкого и ценного. Так, машут крыльями две маленьких телеграфных башни, скучает возле зрительной трубы паренек — подмастерье оптика…
По ковру из желтых листьев, устилающему каменные дорожки, мы дошли до маленькой часовенки — двойной, сразу и Сестре, и Искупителю поставленной. Редко такие делаются. Рууд сразу повел меня к лику Искупителя, и это было правильно. Мы оба Господу через Сестру молимся, значит, сейчас важно Искупителю молитву вознести.
Служитель, похоже, принадлежащий к священникам Сестры, почтительно остановился в стороне, не рискуя мешать паладину. Мы молча помолились. Стоя на коленях, я смотрел на скорбный лик Искупителя, грубым вервием привязанного к святому столбу.
Вразуми!
Ты самому Господу — сын приемный, рядом с ним вставший. Редко я к тебе обращаюсь, строг ты к грешникам, уж легче через Сестру прощение попросить. Но вот теперь… может, укажешь путь? Что мне делать? Веру диким чернокожим нести? В монастыре укрыться?
Искупитель молчал. Неужели и ему не до меня?
Вразуми!
Наверное, на миг я взмолился так сильно, что в голове помутилось. Мне показалось, что я вижу… нет, не деревянную скульптуру, пусть и сработанную святым мастером и со всем возможным мастерством. Мне показалось, что я вижу Искупителя наяву. Показалось…
На миг.
Если это был ответ Искупителя — то я его не понял.
Брат Рууд закончил молитву, подошел к служителю. Они облобызались, поговорили минуту. Потом паладин направился к лику Сестры. Я еще постоял на коленях, пытаясь вызвать ушедшее ощущение… ощущение жизни, застывшее в мертвом дереве.