Журнал «Если», 2004 № 9

Дяченко Марина и Сергей

Мона вздохнула.

— Значит, мне от него не избавиться.

Она вдруг заметила, что чертит на листе завитушки, и отложила перо, чтобы окончательно его не испортить.

— Как-то нечестно получается, — добавила она. — Наконец-то квартира осталась в полном моем распоряжении, и тут в нее нахрапом вселяется какая-то нечисть.

— А вообще-то как ты? — спросила Джилли. — То есть помимо жильца-невидимки?

— Неопределенно, — сказала Мона. — Пит уходил, громко хлопнув дверью, но вчера вечером, пока я была у тебя, прокрался

назад за своими вещичками. Словом, мне жалеть не о чем, но я все равно постоянно думаю, почему все кончилось так, как кончилось, и почему я ничего не замечала раньше.

— Ты простишь его, если он попробует вернуться?

— Нет.

— Но тебе его не хватает?

— Да, — ответила Мона. — Глупо, верно?

— По-моему, абсолютно нормально. Нуждаешься в плече, чтобы выплакаться?

— Нет. Надо заняться работой. Но все равно спасибо.

Положив трубку, Мона уставилась на завитушки, украсившие рабочий лист. Наверное, их удалось бы включить в фон, но игра не стоила свеч. Поэтому она взяла флакон с белой акриловой краской, взболтала его и откупорила. Потом чистой кисточкой принялась закрашивать завитушки и кляксу, которую посадила возле головы Сесила. Все равно превратить ее в тень не удалось бы: источник света находился с той же стороны.

Выжидая, пока краска высохнет, она вошла в комнату и огляделась.

— Неудача в любви? — произнес уже знакомый, но все еще бестелесный голос.

— Если ты хочешь разговаривать со мной, — сказала она, — покажи сначала хотя бы свое лицо.

— Новое правило?

Мона покачала головой.

— Просто разговаривать с воздухом как-то неловко.

— Ну, раз вы просите так вежливо…

И Нэки Уайлд возник — теперь развалившись на мягком стуле. На коленях у него лежал раскрытый комикс Моны.

— Но на самом деле ты же его не читаешь? — сказала Мона.

Он поглядел на комикс.

— Конечно, нет. Карлики читать не умеют, мозги у них слишком маленькие, чтобы одолеть такую сложную задачу.

— Я имела в виду совсем другое.

— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Надо оправдывать репутацию.

— Карлика? Так ты карлик?

Он пожал плечами и сменил тему.

— Не удивляюсь, что вы и ваш дружок рассорились.

— Что ты имеешь в виду?

Он ткнул в комикс коротким толстым пальцем.

— Напряжение более чем очевидно, если в этой птичьей истории есть хоть капля правды. Ни разу не возникает впечатление, что Пит нравится хоть кому-то из персонажей.

Мона села на диван и закинула ноги на подушки. Только этого ей и не хватало: непрошеный жилец — и вдобавок самоназначенный психоаналитик. Но, если подумать, он был прав. «Моя жизнь, как птица» представляла собой эмоционально верный, хотя не всегда фактически точный рассказ о реальных событиях, и тамошний Пит никогда не входил в число ее любимых персонажей. Как и у реального Пита, в его характере ощущалась скрытая черствость, но в комиксе она чувствовалась сильнее,

потому что остальные действующие лица были истинными детьми богемы.

— Он был неплохим человеком, — услышала она свой голос.

— Ну, конечно. Да разве вы бы позволили себе связаться с плохим человеком?

Мона не поняла, сочувствие это или сарказм.

— Просто они его доконали, — начала объяснять она. — В его конторе. Привили ему свой образ мыслей, и для меня в его жизни не осталось места.

— Или в вашей для него, — подытожил Нэки.

Мона кивнула.

— Нелепо, верно? Благородство духа нынче выглядит таким устаревшим. Мы предпочитаем глазеть, как старичок шлепнется на тротуаре, вместо того чтобы помочь подняться по лестнице, куда ему требуется.

— А что требуется вам? — спросил Нэки.

— Господи! — Мона рассмеялась. — Кто знает? Счастья, душевного удовлетворения. — Она откинулась на валик и уставилась в потолок. — Знаешь, этот твой трюк с невидимостью очень даже неплох. — Она повернула голову и посмотрела на собеседника. — Ему можно научиться или это врожденное магическое свойство?

— Боюсь, врожденное.

— Я так и думала. Просто я всегда мечтала стать невидимкой. А еще — уметь превращаться во что-то другое.

— Я так и понял вот отсюда, — сказал Нэки, снова тыча пальцем в комикс. — Не лучше ли вам найти счастье в том, что вы — это вы? Ищите в себе то, что вам требуется. Ну, как советует ваш персонаж в одном из ранних номеров.

— Так ты действительно их читал!

— Но вы же для того и пишете, чтобы вас читали, разве нет?

Она поглядела на человечка с подозрением.

— Почему это ты вдруг стал таким милым?

— Просто готовлюсь подставить вам хорошую подножку.

— И что же?

— Придумали, что я мог бы сделать для вас? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я над этим размышляю.

«Моя жизнь, как птица». Заметки для седьмой главы.

(После того как Мона знакомится с Грегори, они гуляют по Фиценери-Парку и садятся на скамью, откуда видно, как растет Дерево Сказок Венди. Надо ли это объяснять или осведомленные люди поймут сами?)

ГРЕГОРИ: Вы когда-нибудь замечали, что мы больше не рассказываем семейных историй?

МОНА: О чем вы?

ГРЕГОРИ: Семьи прежде слагались из историй, составлявших их общую историю, и эти истории пересказывались из поколения в поколение. Вот так семья обретала себя, наподобие той или иной местности или даже страны. Теперь мы обмениваемся историями, которые черпаем из телевизора, а говорим исключительно о самих себе.

(Мона понимает, что так оно и есть. Возможно, не для всех, но для нее это правда. Фу! Как все это нарисовать?)