Журнал «Если», 2004 № 9
Шрифт:
— Погоди-ка. Ты говорил, что для этого нужно врожденное магическое свойство.
— Нет. Вы спросили — цитирую: «этот ТВОЙ трюк с невидимостью». С ударением на «твой». То, как я становлюсь невидимым, требует врожденного магического свойства. А талисман невидимости — это совсем другое.
— Но получается то же самое?
— По сути и форме да.
Черт, умеет же он довести!
— Так почему же ты мне сразу этого не сказал?
— Вы не спросили, — хихикнул Нэки.
«Я
— Ну, хорошо, — произнесла она вслух. — Что еще?
Он снова принялся загибать пальцы, начиная с правого указательного и до левого мизинца.
— Привораживающие зелья, отвораживающие зелья. Чтобы удлинять волосы или делать их гуще. Чтобы стать повыше ростом или пониже… или, — он злоехидно ухмыльнулся ей, — похудеть. Чтобы беседовать с недавно умершими, чтобы исцелять больных…
— От чего исцелять? — осведомилась Мона.
— От того, чем они больны, — отрезал он и продолжал, зевнув: — Превращать чайники в лисиц и наоборот. Превращать…
Мона не выдержала:
— Достаточно, — сказала она. — Суть ясна.
— Но вы…
— Ш-ш-ш! Дай мне подумать.
Она снова откинула голову на спинку стула и закрыла глаза. В сущности, дело сводилось к тому, что она могла получить все, чего бы ни захотела. Отомстить Питу — не за то, что он ее бросил, но за подлость, с какой он это сделал. Она могла получить дар невидимости или обучиться языку птиц и зверей. И, хотя при первой их встрече гном заявил, что горшка с золотом у него нет, она, вероятно, могла бы приобрести славу и богатство.
Однако у нее исчезло желание мстить Питу. Ну, а невидимость, пожалуй, не такая уж хорошая идея, ведь Мона и видимая слишком много времени проводит в одиночестве. На самом-то деле ей следует больше бывать на людях, заводить новые знакомства, приобретать друзей — своих собственных, взамен друзей и знакомых Пита. Ну, а слава и богатство… как ни заманчиво это звучит, она искренне верила, что важен процесс, путешествие, в которое она пускается со своими рисунками и историями, а не то, где оно завершится.
Мона открыла глаза и поглядела на Нэки.
— Ну? — спросил он.
— Пошли, — сказала Мона, надевая куртку.
— Куда мы идем?
— Искать такси.
Мона назвала шоферу адрес детской больницы. Расплатившись, она вышла и остановилась на газоне. Нэки, в такси невидимый, внезапно возник чуть в стороне и зашуршал опавшими листьями, подходя к ней.
— Ну вот, — сказала Мона, указывая на большое белое здание. — Я хочу, чтобы ты исцелил всех детей.
Долгое молчание. Когда Мона обернулась к своему спутнику,
— Этого я не могу, — признался Нэки Уайлд.
Мона покачала головой.
— Как не мог сделать меня невидимой?
— Нет, на этот раз дело не в семантике, — сказал он. — Исцелить их всех не в моих силах.
— Но таково мое желание.
Он вздохнул.
— Все равно, что потребовать мира во всем мире. Задача слишком глобальна. Но кого-нибудь одного я исцелить могу.
— Только одного?
Нэки кивнул.
Мона снова поглядела на здание.
— Ну, тогда исцели самого безнадежного.
Мона смотрела, как он шел через газон. Возле входной двери его фигура замерцала, и он словно пролился сквозь стекло двери, а не вошел в нее.
Отсутствовал он очень долго. А когда наконец вернулся, его походка стала много медленней, а в глазах пряталось страдальческое выражение.
— Совсем маленькая девочка, которая вечером умерла бы от рака. Ее зовут…
— Я не хочу знать, как ее зовут, — остановила его Мона. — Мне надо знать только одно: она поправится?
Он кивнул.
«Я бы могла получить все, чего бы ни пожелала», — подумала она.
— Ты сожалеешь, что не использовала дар для себя? — спросил Нэки.
Она покачала головой.
— Нет, я только жалею, что в моем распоряжении было всего одно желание. — Она уставилась на гнома. — Не думаю, что если я опять по собственной воле дам тебе еще пару долларов…
— Нет. Этот…
— … номер не пройдет, — докончила она. — Я и сама это понимаю.
— Она опустилась на колени, чтобы не смотреть на него сверху вниз.
— И что теперь? Куда ты отправишься?
— У меня к вам вопрос.
— Давай.
— Если я попрошу, вы позволите мне остаться у вас?
Мона засмеялась.
— Нет, я серьезно, — сказал он.
— И что? Теперь все будет по-другому или ты примешься снова язвить и огрызаться?
Он покачал головой.
— По-другому не получится.
— Понимаешь, моя квартира мне теперь не по карману, — сказала она. — Скорее всего, подыщу где-нибудь маленькую студию.
— Меня это устроит.
Мона знала, что соглашаться — чистое безумие. Всю последнюю неделю она только и делала, что старалась выбросить его из своей жизни. Но тут она вспомнила его глаза, когда он выходил из больницы… Пусть он и волшебный гном, но все равно ему пришлось жить на улице. Как тут не озлобишься? А вдруг ему требуется то, что требуется всем и каждому — счастливый шанс. И если обойтись с ним по-хорошему, он перестанет угрюмо хмуриться, не будет таким язвительным?