Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год
Шрифт:
Вместе с солнцем вокруг пробуждалась и жизнь. На ветку близрастущего дерева села большая пестрая птица, молча повертела длинным черным клювом и вдруг запела чисто и протяжно. Пение ее разнеслось над скалами, угасая в голубых волнах дрожащего утреннего воздуха. Льющаяся мелодия заворожила маленькую гюрзу, заставила ее, забыв о ночном страхе, выбраться на свободное пространство, мягко приблизиться к кривым корневищам, цепко впившимся в сухую обветренную землю.
Птица тревожно вскрикнула, вспорхнула с ветки и полетела, оглашая утро резкими, пронзительными воплями. Гюрза растерянно закачала головой. Увидев ползущего по перекрученному корню муравья, хотела машинально слизнуть его, но резкий запах муравьиной кислоты, исходивший от суетливого насекомого, остановил ее.
Лежа меж корней расслабленно и лениво, она с надеждой поглядывала вверх, но там только покачивались от ветра покрытые редкой листвой ветки, а еще выше было синее небо, по которому неслись пушистые облака. Гюрзе было не по себе. Она ждала, что вернется
Неожиданно на залитое солнечным светом пространство выбежала мышь. Озираясь вокруг пугливыми бусинками глаз, она пробежала несколько шажков, подрагивая, остановилась, присела на задние лапки. При виде мягкого гладкого комочка гюрза почувствовала неукротимое возбуждение, подалась было вперед, но, напрягшись, остановилась, осознав с неожиданной и яростной горечью, что пока не в силах состязаться с быстроногим животным. Мышь, заметив движение змеи, вздрогнула всем телом. Пискнув, она бросилась наутек, отчаянно вскидывая маленькие розовые лапки. Мускулы гюрзы заныли от страшного напряжения, к горлу подкатила незнакомая алчность, рот наполнился липкой тягучей слюной. Возбуждение не спадало долго. Все еще дрожащая гюрза покинула свое укрытие, скользя, подалась по камням навстречу зовущим запахам сырости и неизвестных ей растений. Вскоре путь ей преградил небольшой горный ручеек. Гюрза увидела отраженные в воде облака, услышала аппетитное жужжание мошкары, отточенным движением схватила пролетавшую мимо мошку. Насытившись, она заползла под мшистый камень, прижалась к его пушистому боку и вдруг почувствовала, что впечатления сегодняшнего дня навалились внезапной усталостью. Сонно кружились и расплывались предметы и существа первого утра ее жизни. Эти образы не пугали гюрзу, они возникали рядом с засыпающим сознанием, ускользали в пористую землю... Гюрзе показалось, будто она снова в уютной тесноте скорлупы, и ощущение это было таким знакомым, таким безмятежным. Но вот пушистый туман укутал гюрзу и все, что было вокруг, ласковым прохладным одеялом. Гюрза уснула.
...Разбудил ее шорох. Она молниеносно выбросила из-под камня юркую голову и встретилась взглядом со странным зеленым существом, лягушонком. При виде своего злейшего врага тот задрожал, вытянулся на всех своих четырех лапках к тяжело задышал, отчего мешочки за его ушами поднимались и опадали, прилипая к тонкой, слабой шейке. С трудом оторвавшись от гипнотизирующего взгляда гюрзы, лягушонок наконец высоко подпрыгнул, растопырив в стороны трясущиеся мелкой дрожью лапки, шлепнулся о землю и со всех ног бросился прочь. Еще не понимая, что делает, гюрза, в которой все клокотало от дикой ярости, бросилась следом. Извиваясь, она быстро ползла по мелкой жесткой траве, эластично огибала попадавшиеся на пути камни. Расстояние быстро сокращалось. Отчаявшийся лягушонок неловко. Плюхнулся в воду и быстро поплыл к другому бережку. Не раздумывая и даже не замечая нового ощущения, гюрза бросилась за ним, держа над поверхностью хищную голову. От неловкого движения вода палила ей глаза, а когда она стряхнула с неподвижных век прозрачные капли, лягушонка впереди не оказалось. Увлеченная погоней, гюрза не заметила, где и как скрылся нелепый пловец, один вид которого заставил ее броситься в неукротимую погоню. Опешив, она сделала отчаянный поворот у берега, потом другой, третий... Лягушонок, забившись в тесное и неудобное пространство между жестких стеблей водяных растений, следил испуганно и облегченно за неровными разбегающимися во все стороны кругами.
Выбравшись на берег, гюрза поползла вверх, оставляя на камнях извилистый мокрый след. Бешенство, душившее ее, заставляло шершаво скользить по песчанику и не замечать его горячего прикосновения к возбужденно дрожащей коже. Гюрза храбро зашипела на большую взъерошенную ящерицу, вздыбившуюся при ее приближении. Успокоилась юная хищница лишь под корнями знакомого дерева, где пахло разогретой землей, муравьиной кислотой и белесыми торчащими из-под корневищ травинками. Она лежала неподвижно, время от времени приподнимая голову, брезгливо хватала пролетавших мимо мошек. И как-то незаметно для себя осознала, что для большей части населяющих этот мир существ она представляет грозную опасность.
А наверху, в кривых ветках дерева запела утренняя птица, предвосхищая заход солнца. Она пела о сумерках, когда на землю упадут длинные тени от деревьев и травинок, когда воздух станет легче и прохладнее, когда на несколько часов можно будет забыть о прячущихся в жесткой коре плотных белых личинках, которыми нужно непрестанно кормить горластых прожорливых птенцов.
Вечер наступил быстро. Как и прошлой ночью, в небе загорелись холодные звезды, они светили всю ночь и лишь под утро исчезли.
...Дни летели с поразительной быстротой, похожие и непохожие один на другой. Гюрза заметно подросла, стала сильнее, проворнее. У нее выросли хищные кривые зубы, и кончик переднего часто окрашивала коричневая капелька смертоносного яда. Она научилась мгновенно настигать лягушек и молниеносно прокалывать нежную прохладную кожу ядовитым зубом. Она холодно смотрела на недолгую агонию животного. Вожделенно расслабив шейные мышцы, проталкивала безжизненный и все еще теплый комок в эластичную гортань, после чего сворачивалась под корнями дерева и лежала там несколько дней, испытывая сладостное ощущение сытости и покоя. Порой, выбравшись из укрытия, она
Холодные ночи стали длиннее, а теплые дни короче. Осыпалась листва, и старое дерево стало выглядеть совсем уж корявым и уродливым. Однажды на рассвете нестерпимо похолодало, и скалы покрылись узорчатым инеем.
Гюрза все чаще и чаще впадала в оцепенение, двигаться ее заставляло лишь чувство голода. В поисках пищи ей приходилось проползать значительные расстояния. Однажды, убив по дороге лягушку и проглотив ее, она возвращалась к себе под дерево, но вдруг нашла то, что уже несколько дней подсознательно искала. Это была глубокая впадина, засыпанная листвой и птичьим пухом. Гюрза осторожно втиснулась поглубже, свернулась под выступом, в последний раз напрягла и расслабила мышцы. Какое-то время она чувствовала, как в ней переваривается лягушка, потом перестала чувствовать. От хвоста к голове пополз медленный холод, лениво, обволакивающе растекся по телу, замедлил и без того едва ощутимое биение сердца, вытеснил воспоминание о прожитых летних днях. Дыхание гюрзы затихло, и она окончательно впала в зимнюю спячку.
...Она не слышала и не чувствовала снегопадов, морозов, ураганных ветров, которые обрушивались на скалы и деревья, с грохотом скатывали с крутых склонов огромные камни, свистя и воя им вслед. Она спала глубоким сном холоднокровного животного и даже не видела снов.
...Пробуждение ее было постепенным. Температура тела гюрзы поднималась медленно, едва ощутимо пробуждалось и сознание. Сначала теплый ветерок прошелся по сморщившимся жилам, вздрогнули тугие кольца, сжались и разжались мышцы, вытянулось похудевшее за зиму тело. До просыпающегося слуха донеслось шуршание сухих листьев. Еще не приходя в себя, она открыла глаза, но ничего не увидела. Расщелина, в которой она укрывалась долгие зимние месяцы, доверху забилась прошлогодним мусором. Стараясь не оцарапать дряблую кожу, она стала выбираться наружу через колючие веточки и спрессованные комки скользких листьев. Солнечный свет ослепил ее и заставил отпрянуть. Переждав, она сделала вторую попытку. Голова закружилась от обрушившихся на нее весенних запахов.
Приподняв над влажными камнями голову на слабой еще шее, гюрза безучастно огляделась и прислушалась. Там, где прошлым летом блестела тихая заводь с крикливым поселением лягушек, гремел бурный и сильный поток.
Забившись под камень и затаившись, гюрза стала ждать. Голод заставлял ее быть предельно настороженной. Скрутившись в тугую, мгновенно готовую распрямиться пружину, она зорко смотрела по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, ловя язычком любой запах. Прошло немало времени, прежде чем гюрза увидела выскочившую мышь, которая, пискнув, отчаянно бросилась вниз по метнувшейся к ней стремительной тени. Вслед за мышью посыпались мелкие камешки.
Ничего не понимающая гюрза вернулась на место, раздраженно шипя на дующий в глаза ветер. В мешочке под хищно изогнутым зубом еще не скопилось ни капельки яда. Чтобы насытиться, гюрзе пришлось спуститься навстречу пугающему шуму воды, терпеливо дождаться, когда в гулком воздухе появится мошкара.
Окрепла гюрза не скоро, для этого ей понадобилось около двух недель.
...И опять полетели дни за днями. Однажды, проснувшись, гюрза стала испытывать странные и очень болезненные ощущения. Они сделали ее нервной, она не могла подолгу оставаться на одном месте. Голову и тело до самого хвоста жестко и обжигающе сдавила тесная и неудобная кожа. Извиваясь, гюрза терлась о горячие скалы. Неподвижно застывая на одном месте, она вдруг распрямляла измученное тело, напрягала изо всех сил, испытывая внезапную боль, мускулы. В один из дней, когда гюрзе стало совсем невмоготу, она отчаянно завозилась на одном месте и вдруг с неслыханным и поразившим ее облегчением почувствовала, как на затылке лопнула и расползлась кожа. Гюрза завертелась и выползла из старого наряда как из потрепанного чулка. На некоторое время она застыла в блаженстве. Новая кожа, переливающаяся золотисто-коричневыми оттенками, вросла плотно и упруго, но была еще слишком нежной. Прикосновение к жесткой почве причиняло колкую боль, заставляло вздрагивать. Впрочем, это скоро прошло. Гюрза туго и ловко скрутилась в тесное кольцо и облегченно почувствовала, что движения ее по-прежнему безошибочны и изящны...