Журнал "Вокруг Света" №4 за 1996 год
Шрифт:
— Ну что ты? Давай! — сказал я и увидел, что он смотрит куда-то мимо меня. Я оглянулся и обмер: на тропе возле наших рюкзаков сидел... медведь!
Нелепейшее было положение. И ножи, и фальшфейеры, да и фотоаппараты тоже остались в рюкзаках. Мы со Смеловым стояли внизу в классических позах застигнутых врасплох браконьеров: у него в руках болталась леска с блесной, у меня под ногами валялись свежепойманные гольцы. Медведь восседал над нами, словно верховный судья, обдумывающий
Смелов, который был от медведя дальше, первым пришел в себя и сделал робкий шаг наверх, к рюкзаку. «Больше всего я не мог себе простить, — признавался он потом, — что оказался без фотоаппарата. Ваш немой диалог был просто бесподобен!» Я не мог тогда столь беспристрастно оценивать достоинства сюжета, в котором был непосредственным участником. Помню, что от досады находился на грани истерического смеха. Собственно, медведь-то не казался страшным: он растерянно крутил головой, тянул носом воздух и, пожалуй, был обескуражен встречей не менее, чем мы. Когда Смелов двинулся к рюкзаку, медведь вздохнул, повернулся и деловито потопал обратно. Мы выскочили на тропу — черные пятки были уже далеко...
Современные охотники не любят ходить на медведя в одиночку. Они предпочитают убивать коллективно, чтобы разделить на всех сначала страх перед еще живым хищником, а потом и ответственность перед Богом за невинно загубленную медвежью душу. Ну, охотники — особая статья. А вот фотографу, если он рассчитывает на удачный кадр, стоит отказаться от компаньонов. Дикий медведь инстинктивно побаивается даже одного человека, а увидев двоих, боится уже панически. Страх может спровоцировать нападение...
Если вы безоружны и достаточно благоразумны, считайте, что полдела уже сделано. Остальное довершит удача...
У меня оставалось тогда три дня, я уже не надеялся снова попасть в морскую тундру, но утром в метеосводке сообщили о смене направления ветра; давление тихонько поползло вверх — я решил не упускать последний шанс. Погода улучшалась прямо на глазах, и я постарался в тот же день добраться до океана.
...Лес редеет, расступаются стволы каменных берез, поверх травы я вижу знакомую крышу с покосившейся железной трубой. Избушка. Тропа выходит из зарослей, я останавливаюсь. По привычке ощупываю беглым взглядом стекла (они целы), двери (закрыты), маленькую дверцу в подпол (подпертаполеном). Прислушиваюсь: шелестит листва, мерно накатывает гул прибоя, попискивает поползень. Все спокойно.
Не спеша обхожу избушку, поднимаюсь на крыльцо. Слева от двери вырван клок рубероида. На обнажившихся досках пять характерных царапин. Пять царапин — пять когтей. Когда же он приходил? Следов на земле нет, трава в полный рост. Стало быть, приходил давно, наверное, еще весной. Мог стекла выдавить — не выдавил, мог выломать дверь — не выломал, просто ковырнул когтями стену и ушел. Далеко ли?
Избушка эта стоит на краю откоса, как говорится, на яру. Внизу течет река, за рекой приморская ягодная тундра, которая тянется вдоль побережья на десятки километров. Сверху с косогора я вижу трех медведей, держатся они далеко друг от друга. Один совершенно черный, другой — гнедой масти, третий, словно лев, с пышной сивой гривой. Медведи медленно перемещаются по тундре. Знаю, что к утру их уже не будет. Но спешить нельзя, на съемку нужно идти со свежими силами.
Спускаюсь за водой. Лосося в реке практически
Вечерний туман садится на тундру, обещая назавтра солнечный день. Из трех медведей остался один. Он кружит на одном месте, наверное, богатом ягодой. Понемногу и его силуэт растворяется в тумане. Наступает ночь.
Все-таки занятно, что несколько месяцев подряд — всю весну и больше половины лета с пока реки не наполнятся нерестящейся рыбой, громадный хищник ест почти исключительно вегетарианскую пищу. Конечно, при случае не преминет слопать какого-нибудь суслика, но это не в счет. В июле и августе в дикой приморской тундре можно наблюдать идиллическую картину — пасущихся, как скот, медведей. В это время созревает ягода: голубика и шикша. Километрами тянутся сплошные ягодники: — больше подавишь, чем съешь! Вот только возле городов и поселков этого уже нет: обобрано, объедено все.
Утро. Легкий бриз разогнал остатки тумана. В тундре два медведя — другие, не те, что были вчера. Я собираю свой «фотоснайпер», кидаю последний взгляд на тундру, стараясь запомнить местоположение медведей (внизу-то видно не будет) и спускаюсь с откоса. Решаю начать с того, что возле деревьев: какое-никакое, а укрытие.
Кривые березки примостились в ложбине, за ними трава и редкие кустики. Где-то там должен быть медведь. Проходит несколько томительных минут. Неужели ошибся? Нет, вот он! Над травой всплывает мохнатый бугор. Медвежий загривок движется к кустам, и я чувствую, что ничего путного уже не будет. Ветер стих, до медведя метров тридцать. Он поднимает морду, принюхивается — сейчас уйдет. С отчаяния, наверное, прибавляется наглости: я выскакиваю из-за березы — медведь от удивления поднимается на задние лапы. Доли секунды на фокусировку — все! Фырканье и удаляющийся топот.
Один-единственный кадр — когда-то, может быть, меня бы это удовлетворило. Теперь — нет. Пришлось вернуться к первому медведю. Сначала большой круг, чтобы зайти с подветренной стороны, потом по-пластунски до бугорка метрах в сорока от медведя. Я лежу за этим бугорком, как пулеметчик, и слежу. Он пощипывает травку и медленно, но верно приближается.
Он заметил меня метрах в двадцати. Замер, поднял морду. Обычно медведи поднимаются на дыбки — этот не поднялся. Обычно медведи уходят — этот стоит как вкопанный и смотрит бессмысленным взглядом. Самое, между прочим, неприятное. Я решил не связываться и осторожно, не выпуская медведя из виду, отполз назад. Он стоял все в той же позе и смотрел вслед...
Два часа поисков более подходящей «модели» окончились ничем. Река пуста, а в тундре пасется только этот «тип».
Правда, он переместился к кустам. Несколько редких пучков тальника и одинокая березка прибавляют мне смелости. Я снова выхожу на «передовую». Теперь нас разделяет куст. Куст — это очень существенно. Говорят, что медведь не бросается через куст. Снимая поверх куста, стараюсь в это верить. Не хочу быть назойливым: делаю несколько кадров и отступаю. Медведь изредка отрывается от своей голубики и посматривает в мою сторону. Какие у него пустые глаза!