Зимний дом
Шрифт:
— Ну что? Неплохо, правда?
— Ох, Фрэнсис, это чудесно! — Она обвела взглядом маленький бар. — Все просто замечательно!
Он поднес руку Робин к губам и неторопливо поцеловал, наслаждаясь ароматом ее кожи.
— Все тут такое же, как ты сама. Маленькое, чудесное и замечательное.
Она отняла руку, уставилась в тарелку и услышала:
— Извини, Робин. Я думал… — Он осекся.
— Что, Фрэнсис?
— Я думал, ты разделяешь мои чувства.
Она лишилась дара речи. В горле стоял комок.
— Но теперь вижу, что это не так. Как глупо… Забудь об этом. Извини, пожалуйста.
Робин
— Фрэнсис… Я просто… — Она пыталась найти нужные слова. — Просто я к этому не привыкла.
Он нахмурился:
— Ты имеешь в виду обед… Францию… Или то, что мужчины хотят заняться с тобой любовью?
— Все сразу! Конечно, обед и Франция — это просто чудо…
Она сделала паузу. Сердце гулко билось в груди.
— А мужчины? — негромко подсказал Фрэнсис.
Она попыталась объяснить.
— Большинство мужчин считает меня подругой, чем-то вроде сестры или хорошего товарища! — В голосе Робин прозвучало отчаяние.
— Это ужасно. — Фрэнсис пристально посмотрел на нее. — И очень глупо с их стороны. Я уже целую вечность думаю о тебе как о женщине, с которой был бы счастлив лечь в постель. — Их пальцы переплелись. — Ты согласна?
Робин, умиравшая от страха и желания, только молча кивнула в ответ. Фрэнсис расплатился с официантом, и они вышли из ресторана.
На улице шел дождь; со стороны моря доносился рев волн. Когда они очутились под полосатым тентом ресторана, Фрэнсис обнял и поцеловал девушку. Капли струились по ее лицу, стекали за шиворот, но Робин этого не замечала. Тепло его тела и вкус губ были чудесными.
Но спустя мгновение он отстранился и сказал:
— Бедняжка, ты совсем промокла… Извини. Нам пора.
Они взялись за руки и побежали по пустынному городу. Дома Фрэнсис помог ей снять мокрое пальто. Потом снял с нее свитер и начал расстегивать блузку. Прервался он только однажды, чтобы спросить:
— Робин, ты уверена?
Она улыбнулась и ответила:
— Совершенно.
Прикосновение его руки и губ к шее было восхитительно. Потом губы Фрэнсиса коснулись уголка ее рта и ямочки на подбородке. Она провела пальцами по его волосам и поняла, что это касание доставляет ей удовольствие. Когда блузка упала с ее плеч, Робин вспомнила про английскую булавку, которой была сколота бретелька комбинации, и на мгновение смутилась. Но Фрэнсис и глазом не моргнул, а когда он стал целовать ее живот и груди, Робин и думать забыла про какую-то несчастную булавку.
Конечно, она читала романы, но в книгах про такое не писали. Там не рассказывалось, как приятно ласкать другого человека. Ей хотелось, чтобы дождь шел вечно и отрезал их от остального мира. Тело Фрэнсиса, освещенное пламенем камина, было твердым и мускулистым. А когда на смену грудям и животу пришло горячее и влажное лоно, Робин застонала от наслаждения и отдалась любимому. Поступить по-другому было невозможно.
Джо, вернувшийся в Довиль еще до полуночи, догадался о случившемся с первого взгляда. Это слегка выбило его из колеи — до сих пор Джо считал Робин их общей собственностью. На ее лице было написано такое
Потом она прильнула к лежавшему на диване Фрэнсису и спросила у Джо, как у того прошел день. Успехи оказались невелики. Хорошенькая горничная сообщила Джо, что его бабушка и дедушка умерли и теперь в доме живет другая семья.
— Ох, Джо… Мне так жаль…
Он пожал плечами:
— Я их почти не знал. Хотя старики были довольно симпатичные.
— А другие родственники у тебя есть? Дяди, тети, двоюродные братья и сестры?
— Тетя есть, тетя.
Тетя Клер была копией его матери, только моложе, полнее и ниже ростом. Когда шел дождь, они с Джо играли в безик по сантиму за очко. Иногда он ее вспоминал.
Джо поднялся и посмотрел на Фрэнсиса и Робин.
— Похоже, спать на диване мне сегодня не придется.
За два дня до Рождества Вернон сделал Майе подарок.
— Здесь кое-что особенное, — сказал он, вручив ей сверток поздно вечером. — Остальные подарки получишь в сочельник.
Когда Майя, сидевшая на кровати, открывала сверток, у нее дрожали руки. Там лежал лиф в талию, безвкусная вещь из черного шелка в красных ленточках, а также пара кошмарных чулок в сеточку. Она хотела швырнуть подарок в лицо Вернону, но не посмела. Наоборот, сделала то, что ей велели, и надела их. Когда Майя накрасилась так, как ему нравилось, и посмотрела на себя в зеркало, на ее глаза навернулись слезы. Но пролить их она себе не позволила.
Когда все кончилось, Майя лежала в темноте и думала, что Робин была права: вынести такое невозможно. Она терпела побои, но терпеть такое было выше ее сил. Он медленно, но верно превращал ее во что-то другое. Не в кого-то, а именно во что-то. В нечто презренное, но необходимое. Майя боялась, что однажды она действительно станет таким существом и даже не заметит. Он над ней надругается, а она будет лежать, смотреть в потолок и думать о предстоящих покупках и визитах. Тогда Вернон сделает из нее настоящую проститутку.
На следующее утро Майя ушла из дома, с трудом сдерживая тошноту, которая подкатывала к горлу при одном лишь воспоминании о вчерашнем кошмаре. Взять с собой ночную рубашку ей не хватило духу. Она прихватила все украшения, которые смогла найти; правда, таких оказалось немного, потому что обычно Вернон держал ее драгоценности в сейфе, ключ от которого имелся только у него. Она сказала дворецкому, что поехала за покупками, но шоферу такси велела отвезти ее на вокзал. Всю дорогу до Лондона Майя думала о том, как ей теперь жить дальше. Хватит ли у нее сил выдержать это? Она не могла придумать ни одного честного способа, с помощью которого женщина могла бы зарабатывать столько же, сколько Вернон. Да, Вернон сумел сколотить себе состояние, но даже он начал не с нуля: мать оставила ему небольшое наследство. А у Майи не было ничего. «Возможно, я сумела бы неплохо зарабатывать своим телом», — подумала Майя и истерически хихикнула, заставив обернуться всех пассажиров вагона первого класса.