Зимний дом
Шрифт:
— Кло, я по тебе очень соскучился…
Она покосилась на Лиззи, сосавшую шербет.
— Детка, разве миссис Кларк не говорила, что сегодня днем ты можешь прийти и поиграть с Эдит?
Лиззи тут же выскочила в дверь. Клоди встала.
— Я тоже соскучилась по тебе, Джо. — Она начала расстегивать блузку.
Они были не в силах ждать и страстно овладели друг другом на коврике у камина. А потом занялись любовью неторопливо, дорожа каждым мгновением и смакуя его. Затем Джо согрел воду в медном котле, наполнил ею цинковую ванну, и они залезли туда вместе. Намыливая
— Боюсь, я не смогу пригласить тебя поужинать. Копченых селедок всего две.
Джо вытирался и одевался, жалея, что не может пригласить ее пообедать. В последнее время с деньгами было туго: печатный станок не давал ничего, а жалованья в «Штурмане» хватало лишь на еду и его долю платы за квартиру.
Пока он шел домой, туман сгустился и превратился в липкое серо-желтое месиво. У дверей Джо чуть не споткнулся о Робин, сидевшую на ступеньках.
— Робин! О господи, что ты здесь делаешь?
— Жду вас. — Девушка куталась в зеленое бархатное пальто, на концах ее ресниц дрожали капли влаги, напоминавшие жемчужинки.
Джо отпер дверь и впустил Робин. В квартире было лишь немногим теплее, чем на улице. Казалось, сырость просачивалась сквозь пол, а камин не топили вообще. Джо начал комкать старые газеты и подкладывать растопку.
— Где Фрэнсис?
— Бегает по делам… Чертовски обидно, — добавил он. — Мы сидим без работы. Хотя время довольно удачное — Рождество и все прочее…
Джо собирался поделиться своими страхами, что этот застой надолго, что он как-то связан с октябрьской катастрофой на нью-йоркском рынке ценных бумаг, но посмотрел на Робин и понял, что девушка его не слушает.
— Джо, я хотела предупредить, что уезжаю домой, — сказала она. — Брат заболел.
— Мне очень жаль. Что-нибудь серьезное?
Она покачала головой:
— Бронхит. Хью болеет им каждую зиму. Мать вечно боится, что он перейдет в воспаление легких. Я подумала, что нужно сообщить, чтобы вы знали и не волновались, будто я исчезла…
Она осеклась и пошла к двери.
— Но я уезжаю только на неделю-полторы, — вдруг решительно добавила Робин. — Так что не думай, будто я не вернусь.
Она закрыла за собой дверь. Джо, подкладывавший уголь в камин, невольно улыбнулся.
В Болотах стояла промозглая погода, необычная для середины декабря. Дождь капал с каждой ветки, с каждого листа; земля стала серовато-коричневой и напоминала цвет военной формы.
Робин привезла Хью из Лондона две модные пластинки. Они стоили большую часть ее недельного жалованья, но для удовольствия брата ей ничего не было жалко. В зимнем доме она закутала Хью в одеяла, растопила камин и одна танцевала под звуки «Ты — сливки в моем кофе» и «На цыпочках через тюльпаны». А в самом конце, трижды запутавшись в собственных ногах, упала на пол и засмеялась:
— Это галоши виноваты!
Она сбросила ботинки, протянула ноги к огню и с облегчением убедилась, что Хью тоже улыбается.
— Хью, мама ужасно волнуется за тебя.
Он скорчил гримасу.
— Знаю. Напрасно она суетится. Тем более, — с улыбкой добавил он, — что болезнь на несколько недель избавит меня от этих маленьких чудовищ.
Весь последний год Хью преподавал в той же школе, что и Ричард Саммерхейс.
— Значит, эта работа тебе приелась?
Он покачал головой:
— Да нет. Вообще-то дети — славные создания. Мне с ними хорошо. А как ты, Роб? Как твоя работа? Что творится в нашем старом добром Лондоне?
Робин помрачнела:
— Работа отвратительная, Хью. Я подумывала бросить ее, но сейчас трудно найти что-нибудь другое. Только не рассказывай маме и папе, ладно? Они наверняка скажут: «Мы же тебе говорили!» Но Лондон… Лондон — это просто чудо!
А потом она неохотно рассказала ему о Фрэнсисе.
— Он такой забавный… А его мать живет в потрясающем доме с «норами священников», бельведерами и прочими странными вещами. Там… Хью, это волшебное место. Совсем не похожее на противный старый Кембриджшир, — мстительно добавила она. — Вивьен ужасно красивая, никогда не переживает из-за Фрэнсиса и не мешает ему жить так, как хочется. А он… Он такой неожиданный. Только часто уезжает на несколько недель, и я не понятия не имею, где он и не забыл ли о моем существовании.
— Ты любишь его, Роб?
Она уставилась на Хью и вдруг рассмеялась.
— Вот еще выдумал! Ты знаешь, что я не верю во всю эту муру.
И тут голос Фрэнсиса шепнул ей на ухо: «Робин, ты могла бы полюбить меня? Хотя бы немножко?»
— В любовь нельзя верить. Это не привидения, не чудодейственные снадобья, — мягко сказал Хью. — Она или есть, или ее нет.
Не находя себе места, Робин встала, подошла к окну и посмотрела на реку.
— А ты, Хью? Ты когда-нибудь любил?
— Кого здесь любить, Робин? — отшутился он. — Уток? Угрей? Рыбу в реке?
Она снова засмеялась, положила подбородок на руку и всмотрелась в полумрак. Из тумана и сырости возникла чья-то фигура.
— Элен! — воскликнула Робин.
Элен встретили с распростертыми объятиями и поцелуями.
— Робин, Дейзи сказала, что ты вернулась, поэтому я взяла старый папин велосипед и приехала. — Влажные от тумана волосы Элен цвета меда были собраны в конский хвост. — Я ужасно рада видеть тебя — как в старые времена.
— Элен, ты не была у нас несколько недель, — пожаловался Хью.
Лицо Элен стало виноватым.
— Папа неважно себя чувствовал, а у меня накопилось много шитья. Я взяла несколько заказов, чтобы не сидеть без дела. Я подумала, раз я люблю шить, а магазины отсюда далеко… Решила, что кое-кто из местных дам…
— Пожалуй, так ты скоро переберешься в Париж.
Элен вспыхнула:
— Это было бы чудесно, правда? Понимаешь, я слегка приуныла и сказала папе, что хочу поискать работу в одном из ателье Кембриджа или Эли, но папа сказал, что это никуда не годится, потому что люди нашего круга в таких местах не работают. Тогда у меня возникла мысль — почему бы мне не шить на дому? И тут папа сказал, что так будет намного лучше.