Зимняя жертва
Шрифт:
— Насчет пособий не уверена, — возражает Малин. — Скорее всего, здесь не только это. И тем не менее… Третье тысячелетие. Швеция. Семья, которая, как кажется, живет исключительно по своим внутренним законам.
— Пока мы вкалываем, они охотятся, рыбачат и возятся с техникой. Ты хочешь пробудить во мне симпатию к ним?
— К детям, может быть. Кто знает, каково им?
Зак молчит, похоже погрузившись в размышления.
— Жить вне общества — не такая уж редкость. В этом нет никакого анахронизма. Стоит вспомнить подобные банды в Бурленге, Кнутбю, Шейке
— Я так не думаю, — возражает Малин. — А что касается Бенгта Андерссона, здесь налицо мотив.
Они направляются к машине.
— Как бы то ни было, Мюрвалли — милая семейка, — говорит Зак, поворачивая ключ зажигания.
— Ты видел, с какой злобой смотрел Адам? — вспоминает Малин.
— И потом, их много, они могли сделать это вместе. А прострелить окно резиновыми пулями — пустяк для этих господ. Мы должны получить ордер на обыск и осмотреть их оружие. Но у них может быть и оружие без лицензии. Оснований, чтобы привязать это дело к самим пулям, более чем достаточно.
— Ты действительно думаешь, что этого хватит для ордера? Ведь с юридической точки зрения нет никаких конкретных свидетельств, что они каким-то образом в этом замешаны.
— Может, и нет. Посмотрим, что скажет Шёман.
— Как же был он зол, Адам Мюрвалль!
— Малин, представь, что это была твоя сестра. Ты бы не злилась?
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — отвечает Малин и добавляет: — Я была бы вне себя.
31
На расстоянии, с возвышенности, озеро Роксен выглядит как расстеленное серо-белое пуховое одеяло. Деревья и кустарники, словно измученные, прижатые к земле по берегам и по краям поля, истерзанные, ждущие тепла, в наступление которого верится с трудом, топорщатся «ежиками».
Белый кирпич, коричневая отделка. Коробка к коробке — в лучших традициях семидесятых. На вершине холма с крутым склоном стоят четыре комфортабельных особняка.
Малин и Зак стучат в дверь львиной головой, между отполированными челюстями косяков открывается дверная щель, словно пасть.
При прошлой встрече с Фредриком Уннингом Малин была уверена: ему есть что сказать, но его удерживает страх. Теперь она это знала точно, и по мере приближения к дому ее нетерпение возрастало с каждым шагом.
Что ждет их там, внутри?
Они должны быть осторожны. Зак рядом с ней взволнован, изо рта идет пар, непокрытая голова беззащитна перед морозом и его тупыми инфекционными крючьями.
Слышится скрежет.
Дверная щель увеличивается, и в ней появляется лицо тринадцатилетнего Фредрика Уннинга, его вялое малоподвижное тело,
— Вот и вы наконец, — говорит он. — Долго пришлось вас ждать. Я думал, приедете сразу.
«Если б ты только знал, Фредрик, — думает Малин, — как часто встречают полицейских такими словами!»
— Можно войти? — спрашивает Зак.
Комната Фредрика Уннинга находится на третьем этаже, ее стены увешаны плакатами с изображениями скейтбордистов. Вот Бэм Марджера из сериала «Чудаки» высоко парит над бетонной площадкой, а на новой винтажной афише юный американский актер Тони Алва скользит по закоулкам Лос-Анджелеса. Вид из окон размером во всю стену заслонен легкими белыми гардинами, и розовый ковер на полу весь в солнечных бликах. В углу новый с виду стереомагнитофон, плоский телеэкран верных сорока пяти дюймов в ширину вмонтирован в пол.
Фредрик Уннинг сидит на краю кровати и неотрывно смотрит на гостей. От развязности прошлой встречи не осталось и следа. Родителей нет дома: папа, страховой агент, увез свою жену, владелицу бутика, в небольшое турне по Парижу. «Они иногда ездят туда. Маме там нравятся магазины, папе — еда. Хорошо остаться одному».
На кухне пустые коробки из-под пиццы, недоеденные пироги, бутылки из-под прохладительных напитков и переполненные мусорные мешки.
Малин сидит на кровати возле Фредрика Уннинга, Зак маячит черным контуром на фоне самого большого в комнате окна.
— Ты знаешь о Бенгте Андерссоне что-то такое, что могло бы быть нам интересно?
— И никто не узнает, что именно я сказал вам это?
— Никто, — отвечает Малин, и Зак согласно кивает:
— Это останется между нами, никто не будет знать, откуда эта информация.
— Они никак не могли оставить его в покое, — начинает Фредрик Уннинг и смотрит на гардины. — Донимали его постоянно. Как одержимые.
— Бенгта Андерссона?
— Кто его донимал? — раздается голос Зака со стороны окна.
И Фредрик Уннинг снова испуган, он сжимается в комок, отодвигается от Малин. А она думает о том, как привыкает с годами к этому страху вокруг себя, к тому, что люди, один за другим, словно убеждаются в том, что самая надежная вещь на свете — молчание, ибо любое высказанное слово несет опасность. А может быть, они не так уж не правы?
— Бенгта, — произносит наконец Фредрик Уннинг.
— Кто? Все в порядке, — успокаивает Малин. — Ну, смелее.
При этих словах Фредрик Уннинг, как кажется, собирается с духом.
— Йоке и Йимми. Они постоянно издевались над ним, над Мяченосцем.
— Йоке и Йимми?
— Да.
— А как их зовут по-настоящему, Йоке и Йимми?
На лице подростка снова сомнения, страх.
— Мы должны знать.
— Иоаким Свенссон и Йимми Кальмвик, — уверенным голосом называет Фредрик Уннинг.
— И кто они?
— Учатся в школе, в девятом классе. Настоящие свиньи, большие и мерзкие.
«А разве ты сам не должен быть сейчас в школе?» — задается вопросом Малин, но вслух спрашивает: