Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
Когда Олег услышал о болезни Теодора Кительсона он встал со стула.
– Да вы присядьте, - вежливо сказал Верес. – Нынче я забочусь о его здравии. День, два и, уверен, будет плясать на наших вечерах хлеще Филимона, сына Селивана. Ах, что это я, вы же его не знаете.
– Могу я его увидеть?
– Конечно же, нет. Я только что навещал его в большом доме. Он спит и будет лучше, если он проспит до утра. Сон сам по себе обладает целебными свойствами, и помимо этого я дал ему некоторые настойки которые помогут справиться с тощей хворью.
– А почему же вы не лечили ею крестьян?
– В том то и дело, что лечу, -
– Все-таки мне надо его увидеть.
– Могу я узнать для чего?
Олег поджал губу и сказал:
– Понимаете, - начал он, немного помедлив, и как бы с неохотой, - у каждого бывает такое в жизни, что он совершил что-то не то, и не с тем.
– Прекрасно понимаю, - согласился Верес.
– Так вот, - я не буду называть имен, думаю, вы меня поймете, - один благородный человек совершил ошибку, а может и не одну, и теперь расплачивается за это своим здоровьем. Несколько лет назад, этот лекарь уже помог ему справиться с недугом, но благородный господин вновь совершил ту же ошибку и опять нуждается в помощи. Проблема это очень личная и потому он требует именно этого лекаря. Мы отправили ворона с письмом, но, похоже, лекарь, по незнанию, заплутал в наших краях и прибыл не в ту деревню. Но как человек высоких качеств, он не смог пройти мимо ваших бед, и решил помочь. Из всего вышесказанного, боюсь, и вы должны меня понять снова, что я не могу вернуться без этого чудесного лекаря.
– Я очень бы хотел знать, откуда он. Ведь вы сказали, что за ним послали ворона, значит, вы знаете. Раскройте хоть эту тайну.
– Увы, ворона посылал не я, а потому это для меня такая же загадка.
– Что же. Не все можно узнать в этой жизни, верно? Сегодня я вас к нему не пущу, потому как не могу допустить, чтобы вы тоже подхватили тощую хворь Первые дни болезни самые опасные. Завтра утром, я дам вам все, чтобы не подхватить заразу, и мы отправимся вместе. Я проверю здоровье больных крестьян, а вы как раз успеете поговорить с лекарем. У нас есть свободная комната, и я настаиваю, чтобы вы остались ночевать здесь. Хотя, что-то мне подсказывает, что лучшего варианта вам все равно не найти. Я провожу, - сказал Верес и поднялся со стула.
Олег не стал спорить, хоть оставаться в доме наместника он не намеревался. Как только они вышли из комнаты он спросил:
– Что такое этот ваш большой дом?
– Ах, это бывший сарай, который по моему… точнее, по приказу наместника, но по моему совету, - исправился он, - переделали под дом для больных. Дом презрения, если угодно.
– И где он находится?
– Завтра и увидите, – сказал советник, не оборачиваясь.
Верес провел Олега через узкий коридор, в конце которого находилась одна единственная дверь, которую он и отворил.
– Вот и комната, все чистое, перестелено только сегодня. Если захотите есть, или же пить, просто покричите
– До утра, - сказал Олег и закрыл дверь.
На миг он замер, ожидая услышать удаляющиеся шаги, но их все не было. Тогда он приоткрыл дверь и выглянул. В пустом коридоре тени скакали тут и там, от танца последней свечи с заплутавшим сквозняком. Олег со спокойной душой запер дверь. Он оглядел комнату в поисках свечи и приметил небольшой огарок, стоящий на полу в пустом углу. Олег разжег свечу от щелчка пальцев, - Теодор Кительсон сделал для него точно такие же перчатки с напылением, - и оглядел комнату.
«Ты был тут, - думал Олег, - это после тебя они тут перестелили все. Уверен, ты был тут. Подскажи. Ты же знал, что беда близко и не мог не оставить знака».
Олег пошел вокруг комнаты, разглядывая каждую неровность на деревянной стене, каждый кривой сруб, каждый неровно стоящий предмет, но никакого знака он не нашел. Весь день Олег провел в седле. Хоть он стоял на месте, но его все еще не отпускало чувство, будто он сжимает поводья, и прижимается ближе к верному скакуну, покачиваясь в такт. Он скинул дорожную одежду и сапоги, и остался в одной лишь рубахе и штанах. Оружие он аккуратно положил на кровать, как мать кладет свое беспокойное дитя, которое только уснуло, а сам сел на стул. Он знал: если ляжет, тут же провалится в сон.
«Леший чувствовал, что Теодор Кительсон в беде еще утром в лесу, что же с ним теперь?», - думал Олег.
Глаза его слипались от усталости, накопленной в дороге, а мысли становились тягучими и вязкими. Олег начал проговаривать мысли шепотом:
– Нужно идти сейчас. А куда идти? Я не знаю где этот большой дом. Если мне встретятся мечники, что же я буду делать? Дам я бой троим, тут же появятся еще. Нет. Так нельзя.
Он встал и заходил по комнате.
– До чего же душно!
– сказал Олег, чувствуя, как закипает голова, словно котел на костре.
Он отворил окно и впустил внутрь свежий ночной воздух. Олег подвинул стул к окну и положил голову на подоконник, так чтобы ветер обдувал макушку. Приятная дрожь пробежала по затылку. Лежащие перед усадьбой дворы опустели, кое-где в окнах еще теплился огонь, но и он скоро погас. Последние голоса затихли, уступив место сверчкам, песни которых разнеслись по треугольным крышам. Лесная крапивница залетела в комнату, ведомая огнем свечи.
Олег закрыл окно и остановился. Голову его в отражении пересекал красный крест. Олег зажмурил глаза, решив, что это наваждение вызванное усталостью, но красный крест не исчез. Он провел пальцем по слюде, из которой состояло окно. Кроме пыли на кончике остался красный след. Точно таким же цветом Теодор Кительсон делал заметки в книгах.
– Вот и знак!
– обрадовался он.
Красный крест, был еле виден, но если знать, куда смотреть, перекрестие виднелось на ломаном рисунке окна.
– Молодец, Тео.
Олег закружил по комнате. Он останавливался в разных ее точках и смотрел в окно – крест все время указывал на разные дома.
«Где ты был? Откуда я должен посмотреть?», - спрашивал он.
– Во время работы, следи, чтобы свет был по правую руку, - вспомнил он. Олег снова поставил стул около письменного стола, который в солнечный день как раз должен был освещаться с правой стороны, через единственное окно. Еле заметный крест завис в небе.