Злодейка в быту
Шрифт:
— Вы так резко поменяли мнение, дядя.
— Юйлин, не сердись, — заискивающе просит госпожа Ланши. — Твой дядя помнил тебя маленькой и отнесся к тебе как к малышке, а ты выросла девушкой с большими идеями. — Она с заметным трудом подбирает слова.
— Что же, дядя, тетя, кузины, вижу, вы в порядке. Кузен Рюй не вышел меня увидеть? С ним всё хорошо?
— Рюй на пути в столицу, — поясняет дядя. — Я отослал его вперед подготовить наш приезд. Для ребенка в животе Мяо’эр дорога слишком тяжела.
— Вот как.
В портал.
— Господин Тан, могу я узнать,
— Я надеялся, что племянница не станет возражать. В поместье случился пожар. Никто не пострадал, но все южные павильоны были уничтожены огнем, а вместе с ними рухнули охранные чары. Оставаться без защиты слишком опасно. Когда мы пришли, Юйлин не было, дворы пустовали, и мы воспользовались одним.
— Тогда почему бы вам не вернуться в столицу прямо сейчас, господин Тан? — Шаоян вторит моим мыслям.
По щелчку его пальцев вспыхивает искра, и пространство искажается, словно его сминает ладонь невидимого гиганта. В образовавшейся воздушной складке появляется знакомый изгиб дорожки, ведущей от переднего павильона вглубь резиденции.
Кто-то из кузин, не сдержав эмоции, восторженно ахает.
Госпожа Ланши владеет собой гораздо лучше, но все же и она выдает себя брошенным через дядино плечо нетерпеливым взглядом. Стиснув край накидки, она беспомощно оглядывается на беременную наложницу, словно боится, что и магическое путешествие той не менее опасно, чем тряска по ухабам в экипаже, и тогда о столице останется только горько мечтать.
По ту сторону на дорожке появляется слуга с фонарем. От неожиданности он застывает на полушаге, хватается за рукоять короткого меча в ножнах на поясе, но выхватывает не клинок, а свисток. Резанувший слух писк чем-то похож на комариный, только резче, неприятнее. Не пройдет и минуты, как поместье охватит тревога…
— Господин, — дядя косится на смятое пространство с явным недоверием, — я сердечно благодарю вас.
— Какая благодарность, господин Тан? — перебивает Шаоян. — В семье…
Не дав дяде ни малейшего шанса продолжить спор, Шаоян дергает пространство на себя, словно перед ним большое-большое одеяло. Я ощущаю всплеск ша-ци. Искаженной энергии так много, что кожу будто тонкими иглами колет.
Еще рывок — и все, считая жмущихся друг к другу перепуганных личных служанок, оказываются в столичном поместье, причем наложница Мяо’эр и служанки — на центральной дорожке, а дядя, тетушка и кузины — в колючих розовых кустах.
Ни на секунду не поверю в совпадение, Шаяон пошутил.
Что взять с демона…
Уже на той стороне Мяо’эр вдруг хватается за низ живота и звонким от испуга голосом громко сообщает:
— Ай, я, кажется, рожаю.
— Удачного разрешения, добрая госпожа, — желает Шаоян, склоняет голову на прощание.
Пространство восстанавливается. Ша-ци проходится по телу наждачкой.
— Как ты ловко с ними разобрался.
— Моя супруга меня хвалит? Я счастлив. — Шаоян расплывается в широченной улыбке, нарочито белозубой, но одновременно искренней.
Я оглядываюсь.
Когда я только выкупила дом вдовы Ции, здесь царила атмосфера погоста: разваливающиеся
Призрачный старик появляется не один. Рядом с ним его Сян-Сян, известная мне как вдова Ция. Наверное, больше она не вдова: душа отбросила ветхую телесную оболочку и воссоединилась с душой любимого мужа. Их теплая нежность друг к другу видна в их объятиях, взглядах, улыбках, осторожных касаниях. На глазах призраки молодеют, словно ночной ветерок сдувает с них года, как пылинки.
Молча поклонившись, они тают, уходят из мира живых за грань.
— Неужели кто-то из них переродится ребёнком Мяо’эр? — удивляюсь я.
— С чего бы? Миров много. Земля, например. Вдруг в той твой жизни они были соседской супружеской парой, мм?
Едва ли.
Я улыбаюсь. Шаоян подхватывает меня на руки, и я чувствую, как мы то ли спускаемся на скоростном лифте, то ли проваливаемся. Точка поставлена, нас тоже ждет новая прекрасная жизнь.
Эпилог
В сумерках озёра Кристальной Чистоты особенно опасны, но рядом с Шаояном я могу не беспокоиться ни об ищущих ужин плотоядных лианах, живущих в кронах здешних деревьев-исполинов, ни о внезапных гейзерах ша-ци, настолько раскалённой, что сперва я приняла энергию за фонтан вырвавшейся из недр лавы, ни о полуразумных хищниках, ни о ядовитых парах, время от времени насыщающих воздух.
Под моими пальцами переливаются струны Семиголосой цитры, драгоценного подарка Чаоци.
Пусть мне бесконечно далеко до музыкального мастерства брата моего мужа, я учусь — прямо сейчас зарождающаяся мелодия обретает уверенность, громкость, колебания струн резонируют с энергетикой окружающего пространства, с моей аурой, и по телу разливается тягучее как карамель тепло.
Мне начинает казаться, что, откликаясь на музыку, незримые потоки ци и ша-ци ускоряются, закручиваются в танце, переплетаются, сливаются и в то же время не перемешиваются, чистая ци остаётся чистой, а искажённая — искажённой.
Низ живота наливается жаром, я ощущаю, как ведомая мелодией энергия закручивается в миниатюрный смерч. Не зря я сравнивала раскалённую энергию с лавой — внутри будто жидкий огонь кипит.
Я знаю, что можно оборвать перелив струн, оборвать мелодию, и жар стихнет даже раньше, чем погаснут звуки, но я продолжаю игру. Если концентрироваться на движении пальцев, на гармонии пространства и мелодии, которую рождают мои касания, боль становится почти терпимой. «Почти». Это четвёртая попытка, трижды я не выдерживала, опрокидывала цитру. Шаоян ловил бесценный инструмент, ловил меня, поил успокаивающим эликсиром и уверял, что однажды у меня обязательно получится, что торопиться не имеет смысла, что у нас впереди вечность.