Злой
Шрифт:
Меринос старательно закрыл отверстие. Подошёл к столику и остановился над Кудлатым, который жадно хлебал водку: за несколько минут исчезло больше половины пол-литровой бутылки. Меринос быстро схватил бутылку и кинул её об стену. Послышался звон разбитого стекла, и остатки прозрачной жидкости забрызгали чёрную стену.
— Мало тебе водки на сегодня, ты, мразь? — крикнул Меринос звучным жестоким голосом. — Литра перед этим тебе уже не хватает, нужно ещё пол-литра высосать, сволочь паршивая! Распустился тут, пёс! Рычит, поёт… Ну всё! Вон отсюда!
Он протянул руку, указывая на перегородку. Кудлатый медленно поднялся;
Яростное звериное бормотание заклокотало в горле Кудлатого. Меринос остановился, не спеша распахнул на груди плащ и вынул большой чёрный револьвер. Кудлатый вслепую протянул обе руки; казалось, в следующее мгновение он всей тяжестью навалится на своего мучителя. Но Меринос сделал шаг к нему, правой рукой молниеносно поднял вверх плеть, и свистящие удары со страшной силой обрушились на лицо, голову и шею Кудлатого. Ещё секунда, и тот пошатнулся, как подпиленная колода, и с воем стал отступать к перегородке. В этом вое уже не было угрозы, только животная боль и бессмысленное тупое отчаяние. Меринос запер за ним на ключ дверь перегородки, повесил на место плеть, поправил на себе плащ, вытер платком, от которого пахло одеколоном, лицо и руки, отодвинул стену, старательно закрыл её за собой на очень сложный замок, спрятанный за штабелями ящиков и коробок, после чего отправился наверх.
На улице Банго стояла маленькая тёмная машина; на переднем сиденье съёжился Крушина, тупо смотревший куда-то во тьму. Меринос сел за руль, и машина быстро помчала пустыми улицами. Проехала Свентокшизскую до улицы Нови Свят, потом спустилась вниз и наконец очутилась у гигантского чёрного виадука моста Понятовского. Глухое эхо разнеслось под железобетонными сводами, и машина выехала на мощёную улицу. Слева тянулись лужайки Центрального парка, пересечённые новыми дорожками и аллейками, усеянные тонкими стволами молодых, недавно посаженных деревьев. Редкие лампы на высоких бетонных столбах давали больше тени, чем света. Машина остановилась. Меринос вышел и внимательно огляделся вокруг. Здесь было тихо и пустынно, огромное пространство молодого парка беззвучно спало в безмолвии майской ночи, нарушаемом только грохотом ночных трамваев под виадуком.
Меринос тихо свистнул. Крушина выскочил из машины, открыл заднюю дверцу, и они вместе вытащили тело. Немного пронесли его по лужайке и тяжело свалили в высокий бурьян на молодом, ещё не прополотом газоне.
Меринос полез в карман, вытащил сложенный листок бумаги, покрытый отпечатанными на машинке строчками, развернул его и приколол булавкой к испачканному пиджаку Кубуся. Тёплый весенний ветер с Вислы, свежий и благоуханный, легко зашелестел бумажкой.
Меринос и Крушина вернулись к машине.
— Пан председатель, — Роберт Крушина обратил к Филиппу Мериносу своё побледневшее, покрытое потом лицо. — А если Пегус… совсем не виноват… в том… что Злой не пришёл? Неужели это было необходимо? — Роберт заикался от волнения, которое тщетно пытался
Филипп Меринос спокойно вёл машину, внимательно глядя перед собой.
— Это из-за тебя, — равнодушно откликнулся он. — Из-за тебя он узнал адрес конторы, и потому должен был умереть…
Крушина застонал, словно ему вырвали зуб, а Меринос деланно расхохотался.
— Ты, дурак, — сказал он через минуту совсем спокойным тоном. — Ничего не понимаешь. Не понимаешь, что это не имеет никакого значения. Какой-то там Пегус или Вирус. Важно то, что мы переходим в контратаку. Атакуем!
В его сдержанном голосе прозвучала такая холодная, скользкая жестокость, что Роберт Крушина впервые в жизни захотел очутиться на том свете, только бы подальше от своего кормильца, благодетеля и начальника.
Субботнее утро было пасмурным и дождливым. Люди спешили на работу, проходя по аллейкам Центрального парка, между виадуком и стеной музея Войска Польского. Две скромно одетые женщины шли, держась вблизи тротуара.
— Езус — Мария! — внезапно вскрикнула одна из них. — Кто тут лежит?
К ним повернулись встревоженные лица идущих поблизости людей.
— О Боже! — воскликнула другая. — Убитый! Замученный!
По газонам бежали люди. Одного взгляда на судорожно скорченные руки и ноги убитого было достаточно, чтобы у каждого перехватило дыхание.
Какой-то молодой человек без пиджака опустился на колени возле трупа.
— Ничего не трогать! — закричал пожилой рабочий в фуражке, с завтраком и бутылкой с чаем в кармане. — Ничего не трогать, пока не придёт милиция.
— Правда, — откликнулась полная молодая женщина со свежим лицом, которое сейчас перекосилось от ужаса. — Это, наверное, убийство, нельзя ни к чему прикасаться до следствия! Эта записка что-то значит! Наверное, что-нибудь важное.
— Такой молодой! — заплакала седая женщина. — Боже! Боже!.. Такой молодой…
— Должно быть, дело рук хулиганов, — шепнула та, что первая увидела убитого; её лицо пылало от негодования и бессильного гнева. — В прошлом месяце здесь тоже нашли одного молодого… дружки его закололи ножами, вон там, в парке. Притащили на виадук и сбросили, чтобы всё выглядело, как самоубийство… Вот и имей сыновей!
— А хуже всего, — волновался какой-то низенький человек с красным лицом, в рабочей спецовке, — что ей всё сходит с рук, этой молодёжи! Убьют, замучают — и ищи ветра в поле! Безнаказанность — вот что страшно!
Его честные ясные глаза пылали гневом, шея побагровела, дыхание участилось.
— Ничего не трогать, — повторил немолодой рабочий с завтраком в кармане. — Уже побежали за милицией.
На письменном столе редактора Эдвина Колянко зазвонил телефон. Колянко вздрогнул, сердце его больно сжалось.
«Перенервничал, — расстроенно подумал он. — Что со мной такое? Ведь Куба уже не раз опаздывал в редакцию…»
— Алло? — сказал Колянко в трубку усталым голосом.
— Это сержант Мацеяк, — услышал он. — Звоню по поручению поручика Дзярского. Прошу немедленно приехать в Институт судебной медицины на Очки.
Мацеяк говорил ещё что-то — ненужное, ужасное. Колянко вскочил на ноги. В глазах у него закружились тёмные пятна. Он бросил трубку на письменный стол и в одной рубашке, без пиджака, выбежал в коридор, скатился по лестнице и кинулся к стоящей во дворе редакционной машине.