Злые ветра Запада
Шрифт:
'Упокоитель' грохнул куда громче треска разлетающегося черепа. Дуайт пошел дальше, на всякий случай прострелив поденщику и плечевые суставы.
В первых стойлах - пусто. На четвертом Дуайту пришлось стрелять. Четырехглазая корова, тряся мордой, потянулась к нему с натужным мычанием. Потянулась размочаленными и рвущимися губами, выпускающими кривые и на глазах толстеющие зубы. Потянулась щелкая позвонками удлиняющейся шеи с пульсирующими красными наростами. 'Упокоитель' грохнул во второй раз за минуту, отправляя явно дорогую в прошлом 'голландку' в край без
В следующих задерживаться не пришлось. На спуск, еще раз на спуск и снова на спуск. Магазин 'упокоителя' вмещает двадцать пять головастых убойных 'браунингов', менять не стоило. Стоило хорошо стрелять. В самом конце Дуайту пришлось остановиться. И даже захотелось стащить маску и броситься в угол, так сильно попросил об этом желудок. Но Дуайт справился.
Она, кто знает, могла быть и красивой. Его самая первая ведьма. Ей оказалось не так и много лет, от силы тридцать. Полуголая миз с рыжими волосами, с соломинками, прилипшими от большой охапки, под которой она пыталась согреться. С кровавыми разводами поверх затейливых дьявольских знаков, идущих вдоль острого позвоночника. Она пряталась в тени у стены, косилась на него через плечо. Длинная ржавая цепь прочно держалась за толстые браслеты на руках, уже покрывшиеся хлопьями коррозии. Железу не всегда под силу удержать прислужницу Зла.
– Встань.
– Дуайт положил ствол на створку стойла.
– Повернись ко мне лицом.
Она встала. Повернулась, попытавшись сплюнуть. Медные удила, притянутые к затылку ремешком, не дали. Слюна, розовая и блестящая, упала на шею, поползла вниз. К бледному, еле различимому, розовому овалу на белой не так давно груди. Потом, спустя много времени, целых две недели, Дуйат познакомился с Элли, старожилкой девочек Бада. И после знакомства с ней уяснил про особенную бледность некоторых мест у рыжих.
Когда на ведьму нацепили ошейник, то кто-то, явно заботливый, вкрутил шипы внутренней его стороны. Шевелить шеей она практически не могла. Засохшие и свежие потеки сделали ее пострашнее твари на входе.
Дуайт покосился на лежавшее рядом с ней тело в белом платье невесты. Ее не запятнала никакая грязь. Не дали носилки, стоящие на аккуратно напиленных чурбачках и пестрое одеяло, накинутое сверху. Поверх одеяла, притянутый тусклой серебряной цепочкой, блестел лаком свежевыструганные большой крест. Это было верно. Но кто из ее домашних смог отрезать девочке голову и потом пришить обратно грубыми толстыми нитками?
– Ты ее убила?
Ведьма кивнула. Дуайт старался не смотреть в ее глаза. Глаза затягивали. Бирюзовые омуты, блестевшие все сильнее, заставляли не отворачиваться. Позади хрустнула доска настила. Шепард любопытно перегнулся через дверцу, глянул на невесту.
– И долго ждать собирался, молокосос? Вот дочка Смитсона, погибшая первой. Вот Эва Ланг, жена ее старшего брата, уморившая скотину и призвавшая демонов себе на помощь. Так, красотка?
Ведьма ощерилась. Наплевав на врезавшиеся в рот удила, разодрав его еще больше, ощерилась.
– Бэнки, не дай ей умереть быстро.
– Шепард
– А тебе наказание придумаю в форте. А, да.
'Кольт' сержанта два раза грохнул, пробив ведьме колени. Та завыла, улетая куда-то вверх высоким визгом. Бэнки пинком подогнал Дуайта, выпуская наружу дракона из баллонов за спиной. Дракон жадно загудел, заставив ведьму заголосить еще сильнее.
Наказание Шепард придумал стандартное. Физическая подготовка два дня подряд с утра до утра. А в промежутках - заступ и кидать навоз на свиной ферме. В полной экипировке. Дуайт не обижался, сержант поступал правильно.
Сомнения же, возникшие из-за бирюзовых глаз миз с рыжими волосами, он душил сразу. Она же ведьма, погибшая из-за собственных козней. А не из-за уродства, оказавшегося таким прекрасным.
Бирюза глаз перестала приходить по ночам через несколько лет. Хотя порой Дуайт хотел бы ее увидеть. Глубокую, яркую бирюзу всех трех глаз этой рыжей миз.
Дуайта часто зазывали в церковь. Не один проповедник обломал зубы о глыбу нежелания Дуайта Оаху забывать своих богов. Некоторые не сдавались, пытаясь достучаться, докричаться, добраться до закрытой за синими линиями татуировки души. Многие потом плевали ему вслед, а он шел дальше. Рейнджер 7-го техасского Дуайт Токомару Оаху мог себе такое позволить.
Командор прибыл ровно в назначенное время. Без помпы, без труб войска Господня. Просто вышел из покрытого пылью джипа и пошел к десятку рейнджеров. Бывшему десятку. Пятеро из оставшихся 'песчаных братьев' встали, стараясь не выходить из тени от нескольких сикомор.
Священник шел под палящим солнцем, не обращая на него внимания. Блестели кресты на наплечниках, шуршал плотный плащ. Командор добрался до них за несколько минут. На ткани капюшона, идущей вокруг шеи, выступили пятна пота, но он даже не запыхался.
– Где?
– поинтересовался у Джексона.
– Там?
Палец ткнул в сторону храма Воскрешения апостолов. Дуайт даже удивился. Командор встретился ему первый раз, и смог поразить. Никаких мягких улыбок, никаких 'мир вам, дети мои'. Даже внешне священник совершенно не походил на священника.
Грузный, приземистый, с пистолетами на бедрах, с лежащим на плече большим свертком. Поверх платка, закрывавшего низ лица, внимательно смотрели на когда-то белоснежное здание серые глаза с выцветшими светлыми ресницами. Левый глаз покраснел и казался воспаленным.
– Да, там.
– Джексон поправил 'таран', свой трехствольный автоматических дробовик.
– Еле унесли ноги, падре.
– Ну-ну.
– командор покосился на Дуайта.
– Во всем язычник виноват, не иначе.
– Да нет...
– Джексон нахмурился.
– Не этот, - буркнул священник, - тот, другой.
– Какой?
– удивился Джексон.
– Где?
Командор вздохнул, опустил платок вниз. Под платком оказалась короткая смешная бороденка. Правая рука нырнула в сумку на боку и достала лист пейпирпласта.