Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
В одиночку Вьюга могла восстанавливать Змеев род тысячу лет. Нужны самки. И сейчас они лишились первой из шести. Дождутся ли остальные своего срока? Младшей ждать ещё пятнадцать лет. Где их взять, эти годы?
Каков твой ход, Гарагараахат?
Боги снова решили посмеяться. Это в шашках всего два поля — чёрное и белое. В жизни их бывает больше. Свой ход сделал трактирщик, толкнувший дверь ногой и вышедший из кухни с большим деревянным подносом вчерашней еды. Ноздри Грома дёрнулись, уловили аромат варёного мяса, всю ночь пролежавшего
— О-о-о! — Радостно пропел трактирщик тоненьким голоском, — Не врут приметы! Первому гостю бесплатно, так боги ещё пошлют! Садитесь, гости дорогие, выбирайте любой стол!
Быстрее молнии хозяин поставил поднос на стол Грома, вытер мосластые руки о передник, с улыбкой обернулся к гостям, подмигнул, указал пальцем на глиняную стену:
— Сын уже печь затопил, скоро тут совсем тепло будет. А у меня праздник: Хавронья вчера восьмерых поросят принесла! Не желаете ли совсем молочных? Понятно, чуть дороже, но для дорогих гостей ничего не жалко! Запеку в лучшем виде, пальчики оближете, не косточки — хрящики!
— Это ко мне, — вмешался Гром, отчего хозяин сник, явно пожалел о сказанном. Первый гость — бесплатно, а новорождённых поросят скармливать за так — самое распоследнее дело! Не обращая внимания на хозяина, Змей поманил пришедших:
— Садитесь ко мне. Хозяин угощает.
— Мы заплатим, — буркнул Тихомир, глядя на побледневшего трактирщика. — За семерых. Восьмого — первому посетителю, бесплатно. Идёт?
Глаза хозяина округлились, лицо стало счастливым, словно он только что повстречался со старым другом, которого считал погибшим:
— Идёт? Вы говорите — «идёт»? Да вы мои самые дорогие гости! Князь Полесский не сравнится с вами в щедрости!
— Это потому, что он не хочет вступать в Змеевы земли, — сказал Мечислав, развязывая пояс тулупа. — Будь он Змеевым князем — как сыр в масле катался бы. Ни забот, ни хлопот: знай себе, серебро подсчитывай. Верно, путник?
Гром не сразу понял, что Бродский обращается к нему, не хочет выдавать, с кем трактирщик имеет дело. Ответил медленно, подбирая слова:
— Работать надо везде. Я бывал во многих странах и нигде не видел лёгкой жизни.
Трактирщик явно заметил напряжение между гостями, постарался сначала стать невидимым, потом — совсем исчезнуть. Как бы дорогие посетители тут всё не разнесли. Бочком-бочком начал отступать к кухне, но был остановлен окриком Вторака:
— Пива принеси. Дмитровского или ещё чего. Вино озёрское есть?
— И вино, и пиво, и меды и самогон! Весь стол уставлю, веселитесь, сколько душа потребует!
***
Мечислав смотрел Грому в глаза. Как бы на него не броситься. Змей словно понял, после долгой паузы спросил:
— Как Милана?
— Родила. Вторак сечение делал.
— Можно было и без него. Ей ничего не угрожало.
— Как, — вмешался Вторак. — Там ребёнок неправильно
— Подумаешь… положи семя вверх тормашками: один пень — взойдёт. Оправилась?
— Тяжело. Уехала в Кряжич, показать сына Кордонецу.
— А он?
— Говорят, увидел наследника и на утро помер.
Гром усмехнулся:
— Вот, дурак. Его же никто не заставлял помирать.
— Не заставлял, — кивнул Бродский. — Он сам обещал.
— Тем боле — дурак. К богам только дураки наперегонки бегут.
— У нас не принято о покойниках плохо.
— Я — не плохо. Я — честно.
С грохотом распахнулась дверь из кухни, корчмарь вынес вина, пива, ещё чего-то, всё в пузатых кувшинах. Сзади тащился мальчишка, по виду — сын: такой же тощий, рыжий, конопатый. Поднос с закусками занял почётное место посреди стола, кувшины расположились вокруг. Мальчик мигом убежал, вернулся с кружками, начал открывать кувшины. Запах терпкого вина и тёмного пива заполнил помещение. Тёмные, закопчённые столы приняли пену, впитали почти без следа, словно тоже любили выпить. Видать, хозяин старательный, порой выскабливает столы, но денег на новые у него нет, всё стареет, превращается в труху. Вон, даже уголок столешницы раскрошился.
— Гром, — спросил Мечислав, дождавшись, пока хозяин подзатыльниками выгонит сына. — Скажи, Гром. Почему она выжила?
Змей откинулся на спинку, сложил руки на груди:
— А почему — нет?
— Её же Улька прокляла.
Змей усмехнулся.
— С чего ты взял?
— Она мне сама рассказала.
— Милана встала под защиту богов. Что ей Улькино проклятье?
— Но ведь она поседела!
— Это не седина. Это печать Вьюги. Милана отдала долг.
— Какой?!
— Решила рожать. Не все решаются.
— У неё же зубы выпали, она состарилась!
Вторак положил ладонь поперёк стола, словно разнимал дерущихся:
— Утром после родов она снова стала молодой. А перед отъездом у неё начали резаться новые зубы.
— Всё правильно, — улыбнулся Гром. — Это и есть — чудо.
— Чудо?
— Ну да. Чудо всегда только поперёк бывает, ты не знал?
— Ну, как то… так то, наверное, знал.
— Ну вот. А что состарилась… наверное, дала какой-то обет. Не знаю.
— «Сто лет нести буду», — щелкнул пальцами Вторак. — Она мне говорила.
Гром развёл руки:
— Всякое бывает. Иные готовы умереть, лишь бы родить. И умирают. А потом — воскресают.
— Но — почему? Она же принесла себя в жертву!
— Принесла. Ну и что? С чего ты взял, что она нужна богам прямо сейчас? Захотят — примут.
Мечислав не заметил, как кончился первый кувшин, налил из второго.
— Получается, ты — не врал? Правда, их слышишь?
— Богов? Слышу. Если повезёт, скоро перестану.
— Это как?
Гром расчесал когтями бороду, встал, прошёлся по комнате, словно и не старик совсем. Уселся на лавку, увалившись на стол локтями: