Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
— Какую похвалу?
— Мой город можно взять только хитростью. Это — похвала. Придётся устроить невольничий рынок за стенами города…
— Не придётся, — раздался за дверью голос, сухой словно пустыня.
В покои вошёл высокий воин в чёрном плаще. Бледное лицо, глубоко посаженные узкие глаза, крючковатый нос, тонкие губы. Все Змеевы люди на одно лицо. Сотник огляделся, поймал взглядом Ахмада, уважительно поклонился и повторил:
— Не придётся, амир. В Змеевых землях людьми не торгуют. Ты откажешься
— Ты можешь предложить что-то, что перекроет эти убытки?
— Договор на полгода. Ты отказываешься от рабства и разрешаешь нашим караванам проходить по исходящей на юг реке. Все эти полгода моя сотня будет жить в твоём дворце. Потом, если захочешь продолжить, мы построим свою Башню за стенами города. В назначенный срок, если тебя не устроит прибыль, мы уйдём. И никогда наша нога больше не ступит на твои земли.
— А что скажут мои торговцы? Думаешь, Диван не сметёт меня?
— Не сметёт. Змеевых караванщиков слишком мало. Твоим торговцам будет предложено перевозить наши грузы. Так мы поступаем везде, и все получают свою прибыль.
Ахмад закусил губу, посмотрел на братьев, на Тихомира, ударил руками по кровати, вызвав глухой звук. Встал, протянул руку сотнику.
— Я согласен. Полгода.
Тихомир недоверчиво смотрел на рукопожатие.
— Сотник. Тебе конечно виднее, но я бы не доверял договору, взятому силой.
— Так всегда, воевода. Полгода — срок, за который можно не только терпеть навязанный договор, но и многое сделать. Если амир не будет доволен, мы уйдём.
— И вы откуда-нибудь уходили? — усмехнулся Ахмад.
— Уходили. Мы всегда выполняем обещания. Дмитровцы не связаны договором со Змеевыми торговцами. Теперь князь торгует лишь с Меттлерштадтом и Полесьем и просит нас вернуться.
— И вы?
— И мы выполняем своё условие. Никогда нога Змеевых караванщиков не ступит на земли Дмитрова. При нынешнем князе.
Амир сложил руки на груди и улыбнулся:
— Это уже звучит как угроза.
— Это хуже угрозы, Ахмад. Все земли мы свяжем торговлей, наладим её по всем дорогам, обходя Озёрск. Но даже если ты, увидев, как богатеют соседи, попросишься обратно, будет поздно. Мы не вернёмся. Ты потеряешь не просто выгоду, ты потеряешь всё. Сначала твои подданные побегут к соседям, а потом, после того как ты решишь их удержать, поднимут бунт.
— И это случилось с дмитровцами?
— Это с ними произойдёт.
Амир посмотрел в глаза Змеева сотника, покачал в задумчивости головой.
— Ты показал свою силу, сотник. Но твоя сила меня не пугает. Меня пугает твоя уверенность.
Доннер
— Что сделал я? — повторил Двубор после долгого молчания.
— Отравил.
— Угроза жизни, подготовка к переговорам. Соглашайся, боярин. Поверь — так будет лучше.
Тверд закусил губу, глаза сверкнули.
— Жизнь
— Молод ты. Как же я тебе всю жизнь пообещаю? Не бегать же мне за тобой до старости. Уговори брата покинуть город — останетесь живыми. Змеевы люди вас не тронут, обещаю.
— И это последнее?
— И это — наше условие.
— Последнее?
— Для тебя — да.
— А для брата?
— А это уже будет понятно потом.
— Когда?
— Когда его Вторак к Змею приведёт.
Твердимир так глубоко блуждал в своих мыслях, что не сразу понял услышанное.
— Погоди. Вторак? Приведёт к Змею?
— Да.
— Так он существует?
— Почему нет?
— Ну, не знаю, мы всегда считали, что «Змеевы люди» — люди дорог.
— Правильно считали. Наше княжество — дороги. Но неужели вам и в голову не могло прийти, что княжество без князя — толпа? Отец, так зовём мы своего князя.
— Змея?
— Змея. Решайся, Твердимир. Всю жизнь ты был младшим, принимал защиту брата. Так отдай ему долг — защити сейчас, пока никто не знает, что отравлен. Окажи близким тебе людям милость — умолчи о нашем разговоре.
Тверд порывисто протянул руку, но Двубор его перебил:
— И ещё. Для того чтобы ты понял чистоту моих намерений, слушай. В конце трапезы, после того, как вы примете противоядие, прискачет гонец.
Тверд почти не слушал сотника. Какая к Змею чистота намерений, если к печени нож приставлен? Ну, не нож, яд. Какая разница…
***
— Боярин, боярин! — гонец на взмыленном коне чуть не вываливался из седла.
— Что такое? — Мечислав вскочил с кресла, осмотрелся по старой боевой привычке. Тверд встал между братом и гонцом, выставил руки.
— Погоди, брат. Что-то не ладно.
Повернулся к гонцу.
— Что случилось? На тебе лица нет. Выпей вина.
— Некогда пить, боярин, седлай коня, народ тебя требует! — гонец припал к поднесённому кувшину с водой, — говорят, если не явишься тотчас же, весь терем разнесут по брёвнышку!
— С чего, объясни!
— Говорят, Змеевы люди пеньку соседям продают втрое дешевле нашего! За такое, говорят, склады торговые пожгут и змеёнышей взашей вышвырнут!
Мечислав задрожал, сжал кулаки, глаза налились нездоровым цветом.
— Это что? Бунт? В первый день?!
— Да погоди, брат, — успокаивал Тверд, — не спеши. Вспомни уговор: тебе дружина, мне — город.
Мечислав яростно зыркнул на брата, сделал несколько шумных вдохов, успокаиваясь, наконец, молвил:
— Добро, боярин. Город твой. Правь.
Тверд углядел в глазах брата блеск ревности, но тот успел её спрятать, прежде чем остальные что-то поняли. Лишь Тихомир что-то заподозрил.
Или показалось?
— Не спеши, брат, в город. Пусть народ увидит, что всё — правда.