Змеи и серьги (Snakes and Earrings)
Шрифт:
Шлепаю его легонько по затылку за идиотские комментарии. Натягиваю назад на плечо бретельку от платья.
– Ванну пока не принимай. Под душ полезешь – прямо на спину струю воды не направляй. Мочалкой не три. Полотенцем будешь вытирать – только слегка похлопывай. Не забудь – два раза в день спиртом протирать надо. Спиртом протрешь – какой-нибудь крем увлажняющий нанеси. И постарайся, чтоб спина под солнце не попадала. Увидишь, примерно через недельку корочки появятся. Что хочешь делай – но расчесывать не смей. Вот отпадут корочки, припухлость сойдет – тогда к следующему этапу переходить будем. По-любому, как только корочки отпадут – звони мне, – говорит Шиба-сан и по плечу меня легонько треплет.
– Будет сделано, –
– Сходить поесть не хотите? – спрашивает Ама.
Шиба-сан отвечает – нет, для него слишком рано, так что мы с Амой одни уходим. Всю дорогу домой я как могу шею выворачиваю, все на спину свою поглядеть пытаюсь. Вижу на плече детали Кирина и дракона – те, что платьем не прикрыты. Замечаю – Ама на меня глядит с каким-то странным чувством.
– Ты чего? – спрашиваю, но он только отворачивается и мрачнеет. Я от этого молчаливого неодобрения тихо звереть начинаю. Демонстративно ускоряю шаг – иду теперь чуть впереди него. Он видит – я вроде уходить собралась, ловит мою руку, подскакивает, старается подстроиться под мой темп, но выражение на лице – то же.
– Луи, а зачем ты туда платье-то надела? В смысле – тебе ж, чтоб тату набить, все равно до трусиков раздеваться пришлось, так?
– Просто подумала – потом в платье удобнее будет, чем в футболке.
Он молчит, головы не поднимает, только сильней вцепляется в мою руку. Останавливаемся на красный свет – и вот тут-то он внезапно смотрит мне в глаза.
– Я жалок, да? – спрашивает. Чувствую что-то вроде сострадания.
Мне всегда больно видеть, если парень так безоговорочно кому-то отдается.
– Есть малость, – вздыхаю.
Он неловко улыбается. Когда я тоже отвечаю улыбкой, обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что прохожие коситься начинают.
– А тебе жалкие парни не нравятся?
– Не так чтоб очень.
Он прижимает меня еще крепче, уже дышать трудно становится.
– Ты уж прости. Только ведь ты понимаешь, я же вижу… люблю я тебя, Луи.
Отпускает он меня наконец. Вижу – глаза у него красные, прямо на торчка похоже. Глажу его по голове, и он хохочет – как маленький, глупый ребенок.
Нажралась я в ту ночь до упаду – в прямом смысле слова. Но Ама, похоже, только кайф ловил, когда со мной возился, так что это не проблема была. С той поганой истории в Синдзюку уже целый месяц прошел, а мы с Амой по-прежнему вместе. Все в порядке, говорю себе, все будет просто замечательно. Пирс в язык я себе уже забила, а очень скоро – жду не дождусь – уже и тату моя готова будет, и язык свой раздвоенный я заполучу. Вот любопытно, так основательно изменять себя – это оскорбление замыслов Господних или акт совершенной свободы воли? А потом я подумала – у меня ничего нет. Ни имущества, ни привязанностей, даже ненависти к кому-нибудь – и то нет. И появилась странная уверенность – ни татуировка моя, ни язык раздвоенный, ни будущее мое – нет, ничего из этого ни смысла, ни значения не имеет.
Через четыре месяца после того, как мы дизайн выбрали, татуировка моя была готова. Всего-то четыре сеанса и понадобилось… и после каждого мы с Шибой-сан трахались. А после четвертого, последнего раза он, в манере совершенно для себя нехарактерной, сам сперму у меня с живота салфеткой вытирать стал.
– Мне, наверно, пора уже с татуировками завязывать, – говорит и смотрит в никуда.
Возражать ему мне особо не с чего было, так что я промолчала, просто закурила – и все.
– Я тут с одной девчонкой всерьез жить собрался, знаешь ли… прямо как Ама, – усмехается он.
– Ну и какая связь с тем, что ты тату набивать бросить хочешь?
– Может, и есть связь. Я все думаю – может, время жизнь заново начинать? В конце концов, своего лучшего Кирина я уже сделал, теперь можно завязывать и ни о чем не жалеть, – говорит он и трет виски. Потом глубоко вздыхает и продолжает: – Да нет, не выйдет у меня. Забудь,
Футболку Шиба-сан еще не надел. Кирин смотрел на меня в упор – с его тела, с предплечья, на котором он выпрямился во весь рост, гордый, как король на подвластной ему земле…
В свое время с моих Кирина и дракона отпали корочки, и превращение их в часть моего тела завершилось. Вот тогда они наконец и стали принадлежать мне… я страшно любила говорить о них именно так – «принадлежат», но это слово обесценивается, как только теряет свою новизну. Понимаете, вот покупаете вы однажды, к примеру, офигительную новую юбку, чувствуете себя на седьмом небе, но проходит совсем немного времени – и все, просто очередная шмотка у вас в шкафу. Я, наверно, по природе своей непостоянный человек, тряпки в самый дальний угол запихиваю, после того как всего-то два, максимум три раза надену. Наверно, я и брак в том же духе воспринимаю. Просто – ситуация, в которой двое изо всех сил стараются завладеть друг другом. Даже если вы не замужем – все равно парни так и норовят свести все к тому же самому, чем вы с ними дольше встречаетесь, тем большими собственниками становятся, медленно, но верно. Поговорку «к чему кормить рыбку, уже попавшую к вам в сеть» знаете? Ну, вот так они и мыслят. Только когда рыбке становится нечего жрать, выбор у нее небольшой – либо спасаться, либо подыхать. Собственность – это дико напрягает, и все равно мы отчаянно хотим, чтоб люди и вещи были нашими! Должно быть, просто возбуждаем садистов или мазохистов, живущих в нас. Что до меня… просто знаю: как бы там ни было, Кирин и дракон у меня на спине останутся со мной навсегда. Никогда они не предадут меня, а я – их. Смотрю в зеркало на их слепые морды – и легче дышать, потому что понимаю – раз у них нет глаз, значит, им от меня не улететь.
Дырка в моем языке, которая к началу истории с тату только десятиграммовый стержень выдерживала, уже шестиграммовый спокойно, воспринимала. Каждый раз, как я ее растягивала, боль такая адская была, что казалось – все, это уже предел, сильнее не выйдет. Каждый раз, как более толстый стержень вставляла, ясное дело, до конца дня к еде и прикоснуться не могла. От вечной боли накатывает злость, поневоле думаешь – да сдохли бы вы все! И зло я срывала, с обычным своим эгоизмом, конечно, на Аме. Я как есть, во всей красе. Мозги мозгами, а совести – как у последней твари.
Мир за окном – холодный, серый… Вторая неделя декабря, сухой мороз в воздухе ощущаешь, стоит из подъезда на улицу выйти. Но для «человека свободной профессии» – в смысле, человека, просто время от времени где-то слегка подрабатывающего, как я, не слишком важно, какой на дворе день. Уже больше месяца прошло, как моя татуировка закончена, а почему-то по-прежнему кажется, словно она из меня всю энергию высосала. Я говорила себе – это все от холода, хотела, чтобы дни бежали как можно быстрее. Не сказать, чтоб от моего желания хоть что-то менялось. И вообще что проку ждать решения проблемы, когда и проблемы-то никакой не существует? Просто жизнь вдруг стала пустой – и все. Просто – просыпаешься утром, провожаешь Аму на работу, а потом – считай каждый день – снова ложишься и спишь, спишь… Изредка я все-таки выходила – где-то подрабатывала, иногда занималась сексом с Шибой-сан, иногда с подружками встречалась, но чем бы ни старалась заняться, все равно по итогам чувствовала себя паршиво. Потом, вечером уже, Ама домой возвращался, мы ужинать шли, делили пополам одно-два несложных блюда, заливали все это алкоголем. Потом – домой, и опять пили, пили… Я уже занервничала – может, я алкоголичкой становлюсь? И Ама из-за меня дергался. Носился вокруг меня, старался как мог развеселить – трепался обо всякой фигне, шутил… Потом, когда это не сработало, истерику со слезами мне закатил, орал: «Зачем? Зачем ты так?!», говорил, как ему больно, какое его зло берет…