Змеиный бог
Шрифт:
Стрелок приподнял голову и осмотрел спальню, немедленно обнаружив портрет дочери хозяина, висевшим у изголовья. Та нетвердо улыбалась в окружении омелы и лент, будто желая извиниться за все похоронные хлопоты.
Из башни, не считая джазовых рулад, не доносилось ни звука. Пепел облегченно выдохнул.
— Привет, Энни, — сказал он.
Взь-цнь-з-ЗИУ!
Дверь распахнулись, грохнув о стену, и на пороге возникло механическое чудище. Машина вертелась так и эдак, но рельс не пускал ее в комнату настоящей Аннабель.
— Извини,
— Вы излишне скромны, юноша, — проблеял голосок откуда-то сбоку. Пепел повернул голову. Плюшевый заяц больше не лежал, глядя в потолок: он сел прямо и смотрел, и во рту его обнаружилась крошечная медная воронка.
— Бэббидж, — Пепел мучительно сглотнул. — Я догадываюсь, что здесь произошло. И в этом никак нет моей вины.
— В этом виноваты все мы, молодой человек, — скрипуче возразил заяц. — Вы. Я. Тот молодой кобель, что сбежал от наказания к Стене.
— Ты похоронил дочь, а потом жену. И еще — сколько? Полдюжины? Дюжину невинных парней? А виновный и ушел себе, так? Не довольно ли смертей, Бэббидж?
Плюшевый заяц бессмысленно пялил на него стеклянные глаза.
— И ребенок. Был еще ребенок, — вдруг мягкая игрушка захрипела и забилась в механических конвульсиях. — НЕ ГОВОРИ, ЧТО ТЫ НЕ ЗНАЛ, ЧТО У НЕЕ БЫЛ РЕБЕНОК!
— Спокойно… Чарли, спо… — Пепел заворочался, надеясь хотя бы повалиться на бок, но мягкая перина встречала его как заботливая ладонь, всякий раз укладывая на место.
БУМ!
Стрелок поднял голову, и как раз вовремя. Механическая дочь покинула рельсы и грохнулась на пол. Ее стальная нога секунду помаячила в дверном проеме и скользнула прочь, будто не желая ничего видеть. Пепел отчаянно возился, пытаясь отодвинуться как можно далее. Жужжа и цокая щупами о дощатый пол, машина достигла кровати и скрылась из виду, лишь затем, чтоб подняться во всей механической красе и рухнуть ему на колени. Она цеплялась, возилась и царапалась, толчок за толчком перебираясь выше.
— Автономная цепь, — сообщил заяц. — Не стану мешать вам. Аннабель! Будь хорошей девочкой. Юноша! Не шалите. Ради вашего же комфорта, замрите и наслаждайтесь.
Только сейчас Пепел осознал, что не сбежал никуда. Напротив, он купился и проследовал в самые недра ловушки, в ее главный казнящий механизм, декорации которого терпеливо ждали последнего акта.
Лишенная ноги, механическая Аннабель стала неторопливой. Дюйм за дюймом она покоряла добычу, комкая ткань и оставляя на коже болезненные синяки. Ее бритвы, пилы и крючья царапали мундир, но пока щадили тело. Катушки в брюхе явно требовали от машины сперва укрепиться и зафиксировать цель.
Пытаясь замедлить коленом ее размеренный ход, стрелок едва не фыркнул от запоздалого озарения: дверца ловушки захлопнулась не теперь, а куда раньше, в дорожной машине, когда проклятый испанец орал Билли Холидей, коверкая мотив чужой песни. С тем же успехом он мог усадить в лоурайдер большого плюшевого
Железные когти ухватились за его ремень и заскребли по пряжке, и слингер напрягся, едва в силах вытерпеть металлический визг. Еще рывок, и железная леди водрузилась на Пепла дюймом выше.
«Да что там Билли Холидей», — подумал он. Западня была готова намного раньше: еще тогда, когда бандитская машина подобралась к «Еноту», приглушив мотор и выключив дорожные фонари. Когда Пако стоял у дощатой стены, внимательно слушая болтовню, готовый подать знак двоим мучачос.
Даже не будь механической дочери, считавшей ему ребра, Пепел не смог бы вычислить, как долго находился в ловушке. Он сдался, истратил последние силы в последнем рывке и лег неподвижно, глядя в балдахин, на звезды и золотистый полумесяц, ухмылявшийся в кривой манере Пако.
Вз-з-з-щелк! Вз-з-щелк!
Два твердых щупа уперлись в ключицы слингера, зафиксировав его тело, и первые лезвия вспороли камзол у него на груди. Лицо красавицы в погребальной рамке повисло у стрелка перед глазами и вопросительно повернулось вокруг центральной оси. Бритвы притронулись к оголенной коже Пепла в нескольких местах, оставляя первые теплые надрезы.
На взмокшем лице стрелка появилась улыбка.
Бэббидж не соврал ему: боли не ощущалось вовсе. Новые и новые порезы открывались у него в теле, как десятки голодных ротиков. Тут и там под уцелевшим сукном расцветали свежие раны, и впору было поднять ор — да только орать было не о чем. Щекотные прикосновения машины казались даже приятными. А если закрыть глаза, подумал Пепел, их не отличишь от осторожных женских прикосновений. Стрелку припомнилась железная Маргарет, трепавшая шевелюру хозяина, и Пепел еще раз бессильно улыбнулся.
— Воссоздано в точности, — произнес он бескровными губами.
Хруп-п! Что-то твердое, мешавшее двигаться, переломилось у его поясницы, и механическое кресло снова стало послушным. Под тяжестью Аннабель и самого слингера в нем переключился блокирующий механизм.
Еще миг, и револьвер оказался у Пепла в руке. Секундой позже кобура и ее ремни скользнули на пол, подрезанные стараниями заботливой Энни.
БУМ! Стрелок пальнул железной девушке в брюхо, от пояса под самоубийственно острым углом. Бедро слингера тут же стянул пылающий ожог: кресло не давало прицелиться иначе.
Он пальнул еще и еще.
Потеряв сцепление с двумя из своих барабанов, механизмы Аннабель изменили ход. Продуманная грация в трех измерениях сменилась поступательной работой токарного станка. Красавица оставила щекотные ласки и принялась резать по-настоящему.
— А-а-а-а-а! — завопил Пепел, когда десяток глубоких ран обжег его тело, а маленький циркулярный диск рассек ему левое плечо, нырнув до самой кости, окрасив небо на балдахине в широкий и кровавый Млечный путь. Запах девичьих парфюмов растаял. Теперь в комнате смердело порохом, нагретым железом и мясной лавкой.