Змеиный поцелуй
Шрифт:
Я развёл руками.
— Воли Божьей не было, — уклончиво сказал я. — Не как мы, Господи, а как Ты!
И мы поразмышляли на эту тему. И я рассказал Махмету историю приобщения к истинной вере ындийского царя Авенира, и история эта, как потом оказалось, загадочным образом как бы повторилась и в моей жизни.
15
— Произошло это уже после того, как земли Ындии были просвещены святым апостолом Фомою. Многие уже уклонились от истинной веры (я заметил, что Махмет при этих словах нахмурился), многие держались бесовской прелести. Но один… — я хотел сказать «христианский подвижник», но опять же ради Махмета не сказал, а сказал: — …подвижник
— И? — лукаво улыбаясь, спросил Махмет.
— Сошлись к царю множество бутопоклонников, а сторонников истинной веры… было мало, потому что они подвергались гонениям и спасались в катакомбах. Пришли несколько человек во главе с лже-Варлаамом — волхвом Нахором. Царь принудил его выступить на состязании в роли подвижника (ради Махмета я не сказал «христианского подвижника») и проиграть жрецам — бутопоклонникам. Внешне волхв Нахор был очень похож на Варлаама.
Царь обратился к своим мудрецам: «Если победите Варлаама, удостоитесь почестей, если же нет — жестоко казню, а детей ваших обращу в вечное рабство».
Тут неожиданно поднялся царевич. Ночью ему было откровение. В молитвенном бдении предстал ему Сам Господь наш («Иисус Христос», — добавил я мысленно) и объявил, что отец его вместо Варлаама подставит волхва Нахора. И теперь царевич обратился к лже-Варлааму: «Праведным судом рассудил царь! Если выйдешь победителем, Варлаам, я буду служить Господу («Иисусу Христу», — добавил я мысленно), но если проиграешь — своими руками вырву из твоей гортани язык, а потом вырву твоё сердце».
Волхв Нахор глянул на царя. Но что мог сделать царь? Он только неопределённо кивнул на слова сына. И волхв Нахор решил защищать Истинного Бога. Благодать Господа нашего («Иисуса Христа», — мысленно добавил я) действует и через нечистые сосуды, — я хотел сказать, что волхв Нахор доказал, что только христианская вера — истинная вера, но ради Махмета не сказал, а сказал: — Лже-Варлаам победил жрецов — бутопоклонников…
— И вот царевич и волхв остались одни, — подтолкнул меня Махмет.
— Ты знаешь это житие? — удивился я.
— Слышал нечто подобное из жизнеописания Гаутамы Будды.
Я не понял слов Махмета. Он неохотно взглянул на меня:
— Я хотел сказать: «Злые силы служат святым». Они думают, что служат своим людям, тогда как работают на святых, — так, кажется, говорил Иса в Инджиле?
Я не мог припомнить подобных слов Иисуса Христа и устыдился. Бесермен Махмет знает Евангелие лучше меня!
Махмет хлопнул в ладоши — нам принесли вино и фрукты. Такого вкусного вина я не пивал ни в Литве, ни в Крыму, ни в земле Гурзынской, ни в Царьграде. А в Ындии вообще к вину не прикладывался. Варно зело.
— Пусть тот, кто ищет, не перестаёт искать, пока не найдёт, а когда найдёт, будет потрясён, — так, кажется, говорит ваш Иса в Инджиле? И я желаю тебе, Офонасей, найти Церковь, которую насадил твой любимый Фома, — Махмет улыбнулся, и его улыбка
16
Проснулся поздно. Полуденная навязчивая муха разбудила жужжанием, а то бы проспал и доле. Лежу один весь в поту, как после чая с малиной, дышу через силу. Палатка накалилась изрядно. Собрался. Водицы розовой испил: Махмет — добрая душа, велел у ложа кувшин поставить. Вышел из палатки осторожной поступью и обомлел.
Махмет-хазиначи идёт осанисто, с хозяйской уверенностью и ведёт под уздцы моего белогривого. Я подумал ещё: уж не грезится ли мне? Жара сбивала с панталыку. Бесконечно радостная картина! Я ринулся к коню.
— Мне ведь теперь, хаджи Махмет, до конца дней своих не рассчитаться, — проговорил я, прижимаясь щекой к гриве коня и гладя его стройную, мускулистую шею. — Брат родной для меня столько не сделает, сколько ты сделал.
— Не думай об этом, — улыбаясь, сказал Махмет. — Как у вас в Инджиле написано: «Мы рабы, ничего не стоящие, ибо сделали то, что и должны были сделать». Ты, Офонасей, не простой человек, только сам этого ещё не знаешь. Особенный человек…
— Что же во мне особенного? — спрашивал я его и рдел от стыда. Пробормотал ещё что-то вроде благодарности. Махмет подал знак молчания.
— …Особенный человек, и помочь тебе — дело богоугодное. Мне ничего от тебя не нужно, — покровительственно сказал Махмет, коверкая русские слова. Как в сказке! На меня точно снизошла благодать снега. Не знал я, как выразить свою благодарность Махмету — поклонился ему. Схватил его за руку, сжал и поцеловал, точно старцу святому. Ангелы, должно быть, радовались вместе со мною. Руки Махмета пахли так же, как цветущие кусты кеа.
— Ну-ну, — успокаивал меня Махмет-хазиначи.
Он повернулся и протянул руку слуге. Тот вложил в руку господина свиток, на каких обычно пишутся торговые договоры. Махмет развернул свиток. На нём грифелем была нарисована карта. Махмет кончиком грифеля ткнул в неё и сухо рассказал мне, как лучше добраться до деревни. От слов Махмета мой конь вздрогнул вместе со мной.
— Неподалёку от неё спасаются христианские отшельники.
Сказка продолжалась.
На прощание мы обнялись. Я оседлал коня.
— Юсуф! — окликнул меня по-бесерменски Махмет и, покровительственно улыбаясь, протянул мне грифель. — Он тебе пригодится.
Мои руки слились с поводьями, ноги срослись со статными округлыми боками скакуна, летевшего, как стрела. Я точно всадник на белом коне… как будто в сказке!
17
Долго я ехал по тенистой дороге, предвкушая скорую встречу с верными из Церкви, которую насадил святой апостол Фома. И, конечно, в скромных мечтах своих уже слушал истории из жизни святого Фомы, о которых не знали ни в Иерусалиме, ни в Царьграде, ни в Киеве. И под басистое дыхание коня уже представлял, как перенесу древнюю быль на бумагу.
К вечеру, изрядно устав, я решил найти речную отмель, чтобы искупаться самому и искупать коня. Месяц сиял так, будто пообещал солнцу, что ночью будет светло, как днём. Когда вышли из тени деревьев на ярко освещённую луной поляну, конь мой вдруг засучил ногами. В тени кустарника, раскинув руки и ноги, лежал человек. Речная волна касалась его тюрбана. Я подошёл ближе. Из-за уха с каким-то немым укором, точно клюв птицы, торчал кончик тюрбана. Я узнал в несчастном пророка Ишара. Его лицо было в кровоподтёках. Халат в том месте, где обычно носят кошельки, вспорот. Пророк простонал в забытьи.