Змеиный поцелуй
Шрифт:
Я омыл пострадавшему раны. Влил ему в рот немного воды. Ишар сглотнул и открыл глаза. Их выражение было весьма неопределённым.
— Махатмы, махатмы, — шептал Ишар не понятные мне слова. Конь фыркнул, а в кустах робко треснула ветка. Я как можно тише вынул меч из ножен. На всякий случай. Обернулся и увидел в кустах двух мальчишек. Они боялись выходить из укрытия.
— Что здесь произошло? — строго спросил я. Но мне не ответили. Я вырвал из земли шершавый лист величиной с ухо слона, ополоснул его в реке, свернул лодочкой и проткнул щепкой. Наполнил получившийся сосуд растительным маслом, плеснул в него виноградного
Мальчишки появились из кустов.
— Есть ли в вашей деревне дхарма-сала [19] ? — спросил я. Дети оживились:
— Да-да, наша деревня большая и стоит на дороге, и у нас есть дхарма-сала.
Пророк бредил, пока я обвязывал ему раны:
— Они достигли высшей духовности и вырвались из круга воплощений. Но они желают нас и продолжают воплощения, чтобы помогать нам в нашем духовном развитии. У них знание и сила. Они приветствовали новорождённого Иисуса, помогали Магомету, они… Махатмы!..
19
Дхарма-сала — постоялый двор у индусов.
Из сбивчивого рассказа мальчишек я догадался, что на Ишара напали грабители.
— Вы решили, что я тоже разбойник?
— Да, — мальчишки белозубо заулыбались. — К воде уже подходили люди, но как только замечали его, тут же уходили…
— И много людей прошли мимо?
— Подходил брахман и ушёл. Подходил воин и тоже ушёл.
Я угостил мальчишек бетелем. Они жевали и улыбались. Я дал знак коню, перестав хлебать воду, он понимающе моргнул и к удивлению мальчишек повалился на бок. Я усадил Ишара в седло и привязал. Голова его с торчащим над ухом рогом сразу опустилась на мускулистую шею коня. В бреду пророк продолжал воевать против кастовых различий.
— Нетерпимые изуверы! Тайное учение Исы, сына Марьям…
Слушая бред Ишара, мы шли пешим шагом. Дорога была пустынной.
Мальчишки проводили нас до дхарма-салы и побежали домой. За углом остановились и крикнули:
— Белая обезьяна!
Точно камешком стрельнули в меня. Слушая их удаляющийся заливистый смех, я гадал, когда именно им пришло в голову обозвать меня, как долго они терпели. Но тут, прерывая мои никчёмные мысли, вышел служитель дхарма-салы. Он проворно заменил догорающий факел у входа и любезно обратился ко мне:
— Тебя привело заходящее солнце, — красиво начал он, хотя была уже глубокая ночь. — Путника, пришедшего на закате, прогонять нельзя. Моя жена почтит тебя омовением ног.
Утром я вложил в пухлые ладони служителя две монеты и попросил ухаживать за пострадавшим. Очень хорошо попросил и сказал, что на обратном пути заеду, и если расходы будут больше моей платы, то непременно доплачу.
18
Офонасей не знал и не мог знать, что в то утро, когда он впервые оказался в деревенской хижине на краю рисового поля, Махмет-хазиначи предстал перед раджой. Солнце, отражаясь в каменных, отшлифованных до зеркальной гладкости ступенях беседки, слепило Махмета. От беседки исходило благоухание. Раджа сидел прямо, твёрдо выставив сильную выю. Махмет-хазиначи передал владыке свиток.
— Что
— Это творение христианских подвижников, божественный. «Житие царевича Иоасафа и отца его царя Авенира». Написано на греческом языке. Наш Офонасей, очевидно, знаком со славянской версией. Может быть, устной. Во всяком случае, отрывок из этой версии он пересказывал мне в Джуннаре. Текст местами напоминает жизнеописание Гаутамы Будды, переделанный под христианские нужды. Мне кажется, мы можем использовать его в наших целях, — Махмет-хазиначи передал радже ещё один свиток.
— Что это, почтенный? — спросил раджа и понюхал свиток. Он тонко пах сандалом.
— Мною, божественный, подготовлены тексты о чудесном рождении Офонасея и его богоизбранности. Они написаны на славянском на бересте и с верными деталями от нашего брата из Литвы. Он купец и не раз бывал в доме Офонасея в Твери. Он описал узор на полотенце, которым мать нашего Офонасея протирала праздничные тарелки; иконы в доме Микитиных; две-три фразы, характерные для речи отца и матери. Думаю, вполне достаточно для человека, который давно уже тоскует по родине и чувствует себя одиноким среди иноплеменников и иноверцев. Остальное он сам довитийствует.
Раджа удовлетворённо кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.
— Я не сомневаюсь в успехе, зная твоё искусство извращать письмена.
— В этом, божественный, преуспел не я один.
— Но ты один соединил это с утончённо-почтительным отношением к религиям-предтечам.
— И ещё один свиток, божественный!
— Что это, почтенный? — спросил раджа из солнечного сияния и понюхал свиток. Он тонко пах сандалом.
— Это так называемое евангелие Фомы. Возможно, основанное на подлинных записях иудея. Говорят, он писал его ногтем, выдавливая буквы на листьях лотоса. Чтобы расширить христианскую ограниченность автора, наши братья вставили несколько строк от себя.
— Эоны? — спросил раджа из солнечного блеска.
— Да, божественный! Хотелось бы, чтобы и Офонасей прочитал это евангелие. Беда в том, что он плохо знает греческий, тем более александрийское наречие. Но знать этот текст Офонасей должен. Конечно, он не заставит Офонасея отказаться от четырёх евангелистов, которыми ограничен его разум, но будет считаться с фактом, что есть и другие евангелисты. В это он поверит. Он любит Фому, молится ему. И будет всегда терпимо относиться к предложенному тексту. Когда-нибудь нам пригодится его благожелательная поддержка.
Раджа задумчиво нюхал свиток. Потом кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами.
— Поможем ему ознакомиться с этим текстом. И, я думаю, почтенный, мы пойдём дальше и глубже.
— Вы полагаете, что можно доказать Офонасею, будто христианство — только предтеча нашей религии?
— Почему бы и нет? Ведь это правда!
— Но вы, божественный, сами любите повторять: не дразните диких зверей — сначала их надо приручить.
— Конечно, он недостаточно начитан, чтобы понять, что Иисус — такой же, как Будда, Моисей и Магомет, но достаточно начитан, чтобы понять, что все религии говорят об одном. В конце концов, не ему подводить жирную черту под примитивным христианством на Руси. Кстати, почтенный, что ты скажешь о недостатках Офонасея?