Знак вопроса 2002 № 02
Шрифт:
День 11 апреля начался как обычно. С утра было солнечно и ветрено. На северной стороне горизонта над горами собирались темные дождевые тучи. Но на нашем халафском телле работа явно спорилась. Шургатцы размеренно долбили остроносыми кирочками — кезмами плотную глинистую землю культурного слоя, носильщики тут же уносили ее за пределы холма. Годами отлаженный механизм ярымских раскопок действовал ровно и слаженно, и, дав рабочим необходимые указания, я решил отправиться на разборочную площадку для просмотра и упаковки ранее найденной керамики.
И вдруг часов в десять утра ко мне с несвойственной ему резвостью примчался старик Мухаммед — один из наших рабо-чих-шургатцев. Он возбужденно и громко повторял две короткие арабские фразы: «Аку, куллиш» (Есть,
Он был сделан в виде фигуры женщины — богини-матери древних земледельцев Синджарской долины. Головы практически нет — ее заменяет узкое горло флакона. Но вся фигура богини передана живо и реалистично. Богиня показана в обычной для такого рода изображений позе — поддерживающей руками снизу свои груди (символ плодородия). Темно-коричневой, почти черной блестящей краской, великолепно сохранившейся за прошедшие шестьдесят с лишним веков, по светло-желтому фону нарисованы браслеты на руках, татуировка, длинные волнистые волосы. Общая высота флакона — 25 сантиметров. Он стоит на круглой плоской подставке.
Вместе с богиней лежали и другие интересные предметы — резная каменная печать, каменная чаша, глиняный расписной сосудик. Все они, включая и сам флакон, были намеренно разбиты еще в древности. Затем их поместили в специально выкопанную небольшую ямку и засыпали сверху, видимо для очищения, горячими углями и золой от костра. Это был бесспорно, какой-то сложный и очень важный для обитателей халафского поселка ритуал, смысл и назначение которого остаются пока для нас совершенно непонятными.
Фигурный флакон — вещь уникальная: аналогий ей нет ни в одном из известных науке месопотамских памятников V тысячелетия до нашей эры. Поражают в нем необычайное совершенство и тонкость художественного исполнения самой скульптуры. Ее можно с полным основанием отнести к числу наиболее выдающихся произведений древнейшего искусства северо-западного Ирака. Ведь до этого времени мы встречали здесь только грубые и сильно стилизованные фигурки женских божеств, не идущие по своим художественным достоинствам ни в какое сравнение с последней находкой. Наконец, чуть ли не впервые мы получили возможность судить об украшениях и прическе халафских женщин, живших без малого шесть с половиной тысячелетий назад.
Этот же полевой сезон принес нам и другую необычную находку. В юго-западном углу раскопа, почти у самой его стенки, на глубине 675 сантиметров от вершины телля, была обнаружена небольшая круглая ямка. В ней, слившись в одну бесформенную массу, лежали разбитые глиняные и каменные сосуды, а среди них куски какой-то крупной керамической скульптуры. Как и в предыдущем случае, эти предметы были засыпаны сверху углем и золой от костра. Особое внимание обращала на себя терракотовая фигура какого-то зверя, видимо служившая в древности курильницей. Впрочем, сначала мы нашли на дне ямки только две большие полые внутри задние ноги и прилегающую к ним часть туловища с тонким, коротким хвостом. Что это за фигура и каково было ее назначение, оставалось только гадать.
Подобные находки всегда вызывают у меня какую-то
Среди известных науке халафских памятников в Сирии и Ираке ничего похожего пока не встречалось. Вероятно, уже в V тысячелетии до н. э. халафцы занимались разведением свиней, а само это животное служило, по-видимому, объектом поклонения.
«Здесь все былую жизнь хранило…»
Полевой стан 1975 года близился к концу. На моем карманном календаре, в котором, с упорством Робинзона, отмечал каждый прожитый в Ярым-тепе день, стояло уже 12 мая. Еще две-три недели — и мы будем дома, в весенней зеленой Москве! А пока продолжается повседневная и нелегкая работа. С утра было ветрено, пасмурно и прохладно. Наскоро позавтракав, я побрел на раскоп. Чувствовал я себя неважно: ночью из-за грозы и бури спать почти не пришлось, и теперь раскалывалась от боли голова, свинцовой тяжестью наливались ноги.
Получив указания, неспешно принялись за работу шургатцы и земленосы. Я же, усевшись на складной брезентовый стул, попытался закончить начатый накануне чертеж. Но ветер и пыль быстро пресекли мои трудовые поползновения, и почти метровую бумажную «простыню» с так и не законченным разрезом осевой бровки пришлось спрятать глубже в планшет. В общем, день складывался явно неудачно. Предаваясь мрачным размышлениям о капризах и вывертах ярымской погоды и зябко поеживаясь в своем потертом ватнике, я сидел в самом дальнем, прикрытом от ветра уголке раскопа и с надеждой поглядывал на небо. Солнце было где-то рядом, но пробиться сквозь плотную вату облаков не могло.
И именно в этот момент ко мне с загадочной улыбкой подошел Халаф Джасим и сказал: «Бакшиш, дохтур! Аку думья» (С вас причитается, доктор! Есть статуэтка). Оказывается, пока я сидел в своем мрачном уединении, шургатец Адай нашел в заполнении маленькой печки глиняную статуэтку — довольно схематично выполненный образ богини плодородия. Острая кемза рабочего отбила лишь самый краешек головы-выступа фигурки, и я легко отреставрировал предмет, пропитав для верности слегка отсыревшую поверхность глины жидким клеем-бутералью. За шесть предыдущих лет мы нашли в этом телле лишь одну целую и два обломка глиняных фигурок. А в этом сезоне — три, причем абсолютно целые. Теперь же передо мной лежал четвертый, и едва ли не лучший, из всех экземпляр древней скульптуры. Да, такая вещь несомненно заслуживала бакшиш. По давно сложившейся в Ярым-тепе-2 традиции я сам раздавал рабочим туркманам и шургатцам бакшиш в виде разного рода русских сувениров, из которых особенно ценились хохломские ложки и чашки, а также матрешки. Такой подарок я преподнес и в этот раз.