Знак вопроса 2002 № 02

Баландин Рудольф Константинович

Как показали полевые исследования Роберта Брейдвуда (США), наиболее ранние поселения земледельцев и скотоводов (Джармо) встречаются только на севере Месопотамии — в горах и предгорьях Иракского Курдистана (Загрос). И эти находки еще раз подтвердили правоту теории академика Н. И. Вавилова о приуроченности всех очагов первоначального земледелия к горным и предгорным субтропическим (и тропическим) зонам. Стоит ли удивляться, что и внимание первых советских археологов — Н. Я. Мерперта и Н. О. Бадера, приехавших в Ирак с рекогносцировочными целями в 1968 году, привлекли прежде всего северные районы страны, где сформировались и развились древнейшие земледельческо-скотоводческие культуры нашей планеты. Так как северо-восток был уже более или менее охвачен работами американцев (Р. Брейдвуд и др., 40—50-е годы), то наши ученые по совету иракских и английских

коллег отправились «искать счастья» на северо-запад Ирака, в Синджарскую долину.

Телли Синджарской долины

В ясный мартовский день, когда воздух, омытый весенними ливнями, особенно прозрачен и чист, от старой турецкой крепости с каменистых холмов, на склонах которых прилепился небольшой городок Телль-Афар, открывается великолепный вид почти¹ на всю Синджарскую долину. Ровная изумрудная поверхность необозримых полей пшеницы и ячменя обрамлена цепью невысоких гор и прорезана голубыми нитями речушек и ручьев, большинство которых высыхает за время долгого и жаркого иракского лета. С запада долину замыкает Синджарский хребет высокой около 1250 метров. Его темный силуэт напоминает припавшего к земле фантастического гигантского зверя. Но, пожалуй, самая примечательная черта местного пейзажа — искусственные холмы — телли. Их размеры и очертания необычайно разнообразны: треугольные и трапециевидные, овальные и полусферические, огромные и совсем крохотные бугорки, едва заметные среди зелени посевов. Не менее разнообразны и следы тех древних культур, которые скрыты в их глубинах.

Вид на долину, открывающийся с холма в Телль-Афаре, действительно прекрасен. Еще Генри Лэйярд был поражен им, когда в 40-х годах прошлого века, пересекая Северную Месопотамию, он остановился на ночлег в этом городке.

«Со стен города, — писал он, — предо мной открылась беспредельная перспектива широкой долины, простирающейся на запад к Евфрату и теряющейся в туманной дали. Руины древних городов и деревень поднимались со всех сторон, и в лучах заходящего солнца я насчитал более ста холмов, темные вытянутые тени которых ложились на долину. Это были свидетельства расцвета и гибели цивилизации Ассирии».

Днем все живое здесь прячется, спасаясь от зноя, и древние холмы кажутся заброшенными и мертвыми. Даже их постоянные обитатели — ленивые змеи, юркие ящерицы и пугливые грызуны — уходят в сумрачные и прохладные лабиринты своих нор. И когда после полудня раскаленный воздух начинает почти осязаемо струиться, над Синджарской равниной возникают причудливые миражи: телли отрываются от земли и, словно старинные парусные фрегаты, торжественно плывут на белых подушках облаков куда-то вдаль.

Вечером картина меняется. В золотистых лучах предзакатного солнца долина оживает, наполняясь толпой больших и малых теней, которые отбрасывают древние холмы. Это — молчаливые призраки прошлого. Они помнят, как почти восемь тысячелетий назад с крутых горных склонов спустились в благодатную долину первые земледельческие племена. Они помнят грозный гул тяжелых ассирийских колесниц, мерную поступь прославленной греческой фаланги, торжественную музыку военных маршей, под которые шагали по полям Европы, Азии и Африки грозные римские легионы.

В истории ничто не исчезает бесследно. Каждый народ, каждая культура, на какой бы срок ни обосновывались они в долине, оставляли после себя зримые следы — руины городов и селений, превратившиеся со временем в бесформенные оплывшие холмы. Только на протяжении 60 километров, разделяющих города Телль-Афар и Синджар, по которым проходил когда-то самый удобный путь из Месопотамии в Средиземноморье, выявлено уже несколько сот различных теллей. В сущности, вся Синджарская долина — это огромный археологический музей, экспонаты которого не упрятаны за унылые стекла музейных витрин, а лежат под просторным куполом неба. Археологи почти не баловали прежде своим вниманием этот уникальный заповедник древности. Если не считать отдельных разведочных рейдов известного английского археолога С. Ллойда в 30-х годах и недавних впечатляющих раскопок англичан на громадном ассирийском городище Телль-эль-Римах (Д. Оатс), прошлое долины во многом оставалось загадкой.

Ранней весной 1968 года на зеленых склонах одного из древних холмов Синджарской долины, в урочище Ярым-тепе остановился запыленный голубой «дендровер». Два Николая — Н. Я. Мерперт и Н. О. Бадер — вышли из

него и внимательно осмотрелись. Место для этой остановки было выбрано далеко не случайно. Всего в восьми километрах к юго-западу от Телль-Афара в степи возвышалось сразу несколько теллей. Один из них был наполовину размыт водами ручья Абра. Отсюда и название всей местности — Ярым-тепе, что означает по-тюркски половина холма. Уже первый осмотр теллей обнадежил исследователей: прямо на поверхности трех из них валялись обломки древней глиняной посуды, относящейся к трем основным этапам развития раннеземледельческих культур Месопотамии: хассунской (первый холм, или Ярым-тепе-1), халафской (Ярым-тепе-2) и, наконец, убейдской (Ярым-тепе-3). На крохотном пятачке площадью менее одного квадратного километра наглядно запечатлелась почти вся история первых земледельцев Древнего Востока — от ее начальных шагов до порога шумерской цивилизации. Теперь требовалось снарядить и послать в Ирак археологическую экспедицию.

Знакомство с «тропиками»

«Большинство людей считает, — пишет в своей книге «Сад камней» российский писатель Даниил Гранин, — что чем дальше страна, тем в ней теплее, что в Южной Америке жарче, чем в Северной, а в Японии вообще солнце только и делает, что всходит. Я давно заметил, что больше всего «знают» о той стране, в которой никто не был».

Целиком разделяя эту мысль известного писателя, хочу лишь добавить, что с особой уверенностью люди говорят о теплоте климата в тех случаях, когда чисто формальные географические признаки позволяют отнести страну к эфемерному и заманчивому понятию «тропики», само название которого звучит волшебной музыкой в ушах любого иззябшего северянина.

Я не знаю, кто и когда в медицинских кругах нашей Академии наук целиком отнес Ирак к «тропикам», но, видимо, какие-то веские причины для этого были. Действительно, на большей части территории страны во время долгого и жаркого лета столбик термометра часто доходит до 50-градусной отметки. А к югу и западу от Багдада пышут зноем пустынные равнины, практически лишенные каких бы то ни было осадков. Бредут по ним унылые караваны верблюдов, и бедуины в пропитанных желтой пылью одеждах погоняют их. Лишь иногда по берегам рек можно увидеть финиковые пальмы. И все же, на мой взгляд, что-то неверно сработало в четко отлаженном механизме нашего почтенного медицинского учреждения. Ведь весь север Ирака, от Синджара до гор Курдистана, — это совсем иной мир, весьма далекий по своим природным характеристикам от настоящих тропиков. И познавать это различие нам пришлось на собственной шкуре.

Когда в 1969 году советская экспедиция впервые собиралась в Ирак, заместителем начальника по хозяйственной части был назначен Петр Дмитриевич Даровских — человек уже в возрасте, умудренный опытом работы в ряде стран Ближнего Востока. Ему самым активным образом помогал в поисках и приобретении необходимого экспедиционного оборудования и снаряжения другой наш ветеран, успевший поработать и в Средней Азии, и в Нубии, — Муса Умарович Юнисов (он же просто Миша). Отправляясь в «тропики» Синджарской долины, они решили полагаться на собственный опыт и не поверили разглагольствованиям снабженцев из Академии наук СССР о жаре, ожидающей нас в Ираке. Так в багаже экспедиции оказались совсем другие вещи: ватные спальные мешки; прочные, армейского образца, палатки; тяжелые брезентовые плащи; кирзовые сапоги; теплые куртки — в общем, привычное снаряжение любой отечественной экспедиции, вряд ли применимое в солнечной Месопотамии. Именно предусмотрительность этих бывалых людей и выручила нас при первой, отнюдь не теплой встрече с «тропиками» Синджара, когда местная капризная весна обрушила на наши головы непрерывные дожди, ветры и холода.

Уже потом, умудренные печальным опытом, мы завезли в Ярым-тепе и мощный вездеход ГАЗ-66, и ватники, и даже два овчинных тулупа. И надо сказать, что все это, почти «арктическое», снаряжение было у нас в ходу большую часть полевого (трехмесячного) сезона или по крайней мере половину его. Жара приходила в наш лагерь где-то к концу апреля, да и то отнюдь не каждый год. Мы же обычно заканчивали раскопки и отправлялись в иракскую столицу, а потом и на родину — в мае. Так что жаркие объятия настоящего иракского лета мы могли испытать на себе лишь в заключительный месяц своего пребывания в стране. Основной же период полевых работ падал на март-апрель — прохладное и слякотное время, напоминающее нашу европейскую осень.