Знак вопроса 2002 № 04
Шрифт:
17-летний д'Артаньян той далекой осенью 1642 года был занят проблемами, для него не менее важными, чем заговор Сен-Мара для короля и кардинала. Муж его любовницы покинул Париж как раз тогда, когда туда привезли больного кардинала. «Стояло еще начало октября месяца, — вспоминал д’Артаньян тридцать лет спустя, — но погода была такой теплой в том году, что весь урожай винограда уже собрали. Повсюду осень была столь хороша, как могло бы быть само лето; и таким образом, я и сейчас еще припоминаю, будто это было вчера, как в день, когда хозяин кабаре притворился, что уезжает, настолько яростно припекало, что едва ли было жарче в Сен-Жане». Д'Артаньян наслаждался жизнью в объятьях прекрасной трактирщицы, когда неожиданно вернувшийся муж начал ломиться в двери их комнаты. «Я был мудр, — пишет д’Артаньян, — с первым же нанесенным им ударом я распахнул окно кабинета и выбросился на двор, где и свалился
Чтобы упредить ревнивого мужа, д’Артаньян сам явился к комиссару городской стражи и заявил, что его ограбили. Воров в Париже было действительно множество. «Поговаривали, что Королевский Судья по уголовным делам безнаказанно покровительствовал ворам за определенное вознаграждение, и я не знаю, была ли это правда или нет, но отлично знаю, что начиная с момента, когда закрывались лавки, небезопасно было высовывать нос на улицу. В эту эпоху не существовало еще ни Лейтенанта Полиции, ни ночных караулов, а те, кто должны были заботиться о соблюдении публичной безопасности, обвинялись так же, как и Королевский Судья по уголовным делам, в том, что получали свою часть от совершаемых краж, отговариваясь, словно бы они совершенно не знали, кто их совершал».
С помощью такого вот правосудия д’Артаньян сумел не только избежать наказания, но и посадить в тюрьму обманутого мужа, обвинив его в нападении с целью ограбления. Да еще подмастерья вчинили несчастному трактирщику иск, требуя от него возмещения убытков за повреждения, причиненные падением д’Артаньяна из окна его заведения. Так ревнивый муж оказался в тюрьме без видимой надежды выбраться, ибо «он знал, что в Париже совершается множество несправедливостей, и приговаривают не меньше невиновных, чем спасают преступников» (Д'Артаньян). Выйти на волю несчастному удалось лишь с помощью того же д’Артаньяна (точнее, благодаря влиянию де Тревиля).
Сам д’Артаньян получил за эту историю от Тревиля суровый нагоняй. Капитан мушкетеров сказал юному земляку, что «не отрицает, что добрые милости какой-либо Дамы придают блеск достоинству молодого человека; но надо, чтобы Дама была иного ранга, чем та, с какой я виделся; интрижка с благородной женщиной считалась бы галантностью, в то время как та, что я завел с этой женщиной, зачтется мне, как дебош и подлость». Д’Артаньян вовсе не имел желания из-за соображений такого рода бросать красивую и ласковую любовницу, и Тревилю пришлось очень сильно на него надавить, чтобы заставить дать слово никогда больше не видеться с этой женщиной. В итоге д’Артаньян написал возлюбленной письмо; в нем он корил себя за то, что вынуждал ее губить ее репутацию, и выражал пожелания, «чтобы она никогда не разделяла своих милостей с кем-то другим, кроме ее мужа». К письму д’Артагньян приложил «половину своих денег»; насколько велика была эта сумма, он не сообщает.
Получить такое благопристойное письмо от семнадцатилетнего любовника было для трактирщицы жестоким ударом. Она просила, умоляла, настаивала, но все было напрасно. Муж, с которым она помирилась, умер спустя несколько месяцев после выхода из тюрьмы. Молодая вдова вновь попыталась наладить отношения с д’Артаньяном, но наш герой, дав слово командиру, был тверд и неколебим. Тогда трактирщица, отнюдь не отличавшаяся кротостью мадам Бонасье, решила отомстить. За ней давно уже ухаживал некий капитан швейцарских гвардейцев, которого д’Артаньян в свое время отвадил с помощью своих друзей. Теперь она выказала швейцарцу расположение и обещала выйти за него замуж, если он избавит ее от человека, в связи с которым ее несправедливо обвиняли. Капитан согласился устранить препятствие, но сам рисковать не стал, а послал на ответственное задание двоих людей из своей роты. Те подстерегли д’Артаньяна в темном переулке и инсценировали пьяную ссору, перешедшую в сражение на шпагах. К счастью для д’Артаньяна, на помощь ему подоспели горожане, которые длинными палками прогнали нападавших. Несмотря на то, что попытка оказалась неудачной, капитан потребовал от дамы вознаграждения, обещая, что его солдаты вскоре закончат дело. «Так как она видела его столь настойчивым, то подумала, что он заслужил быть вознагражденным, — вспоминал д’Артаньян — она вышла за него замуж в соответствии с его желанием; но когда он получил ее в качестве собственной жены, он рассудил,
Возможно, именно в это время Ришелье удалось избавиться от Тревиля. По словам Таллемана де Рео, шпионы донесли кардиналу, что якобы однажды Людовик XIII, указывая на Тревиля, сказал: «Вот человек, который избавит меня от Кардинала, как только я этого захочу». «Кардинал подкупил его кухарку; говорят, будто ей платили четыреста ливров пенсии. Кардинал ни за что не хотел оставлять подле Короля человека, которому Король так доверяет; господин де Шавиньи был избран Кардиналом, чтобы уговорить Короля прогнать Тревиля. Король весьма смиренно сказал ему: «Но, г-н де Шавиньи, поймите же, что это может пагубно отразиться на моей репутации: Тревиль хорошо мне служил, он носит на теле рубцы — следы этой службы, он мне предан». — «Но, Государь, — ответил г-н де Шавиньи, — поймите также и вы, что Кардинал тоже хорошо вам служил, что он предан, что он необходим вашему государству, что не подобает класть на одни весы Тревиля и его». — «Как, г-н де Шавиньи, — воскликнул Кардинал, которому тот докладывал о своей беседе. — и это все. чего вы добились от Короля? И вы ему не сказали, что это необходимо? У вас закружилась голова, господин де Шавиньи, голова у вас закружилась». Шавиньи тут же поклялся Кардиналу, будто он сказал Королю: «Государь, это необходимо сделать». Кардиналу было отлично известно, с кем он имеет дело. Король опасался бремени ответственности и. кроме того, боялся, как бы Кардинал, занимавший почти все посты, не сыграл с ним скверную шутку. Словом, Тревиля пришлось прогнать».
СМЕРТЬ РИШЕЛЬЕ
И ЛЮДОВИКА XIII
РЕГЕНТСТВО
АННЫ АВСТРИЙСКОЙ
28 ноября 1642 г. у Ришелье наступило резкое ухудшение; врачи признали гнойный плеврит. Он неоднократно терял сознание. но пытался работать; его дважды навещал король. Скончался кардинал 4 декабря 1642 г., «через два месяца и двадцать два дня после того, как послал на смерть Сен-Мара» (Д’Артаньян).
Характеризуя Ришелье, писали: «Он творил добро по склонности, а может быть, по велению здравого смысла во всех случаях, когда выгода не толкала его ко злу, творя которое он его ясно сознавал. О благе государственном он помышлял лишь в пределах отпущенного ему земного срока, по никогда ни один министр не прилагал больших стараний, чтобы внушить окружающим, будто он печется о будущем». Сам Ришелье говорил, что сочинение стихов доставляет ему больше удовольствия, чем занятия государственными делами.
Любовные связи Ришелье не соответствовали его положению, «потому что одним предметом любви его была Марион Делорм, едва ли не продажная девка, предпочитавшая ему Де Барро, а другим г-жа де Фрюж, которую ныне называют старухой и не пускают далее задних комнат. Первая приходила к нему по ночам, он сам также по ночам навещал вторую, которая уже в ту пору за ненадобностью брошена была Беки и гемом».
«Месье Кардинал де Ришелье, — пишет в своих мемуарах д’Артаньян, — был наверняка одним из самых великих людей, когда-либо существовавших не только во Франции, но и во всей Европе. Однако, какими бы прекрасными качествами он не обладал, у него имелись и кое-какие дурные; например, он слишком любил мстить и чересчур господствовать над знатью, с могуществом столь же абсолютным, как если бы он был самим Королем. Вот так, под предлогом возвышения королевской власти на самую высокую ступень, он настолько возвысил свою собственную, пользуясь его именем, что опостылел всем на свете…
Власть, так сказать, абсолютная, какую Кардинал де Ришелье приобрел при дворе, во всякое время порождала большое число завистников, особенно среди высшей Знати, потому что, возвышаясь над ними, он умело втягивал Короля и Государство в свои дрязги. Этот Принц, кто был так добр, как мало прозорлив, с удовольствием видел, как под предлогом установления Верховного могущества в его Королевстве мало-помалу губили всех способных воспротивиться ему их влиянием и их благоразумием».
Д’Артаньян признает, что политика Ришелье способствовала росту французского могущества. «Если уж говорить всю правду, то давно уже дела Франции не находились в таком добром состоянии, в каком они были тогда. Ее армии со стороны Германии действовали великолепно вплоть до самого Рейна; они взяли Бризак и захватили весь Эльзас, в Италии — Пиньероль, и во Фландрии — Аррас».