Знаки безразличия
Шрифт:
– Она умерла?
– не своим голосом взвизгнула Ленка.
Упав на колени, Ася извернулась и припала ухом к Зоиной груди. Страшная тишина поразила её. Несколько секунд она ещё надеялась, что слушает не там, где нужно, но ничего, кроме грохота её собственной крови в висках, слышно не было.
– Умерла-а?
– бил в уши истерический визг Лены.
– Она умерла, сукин ты сын!
– заорала Ася. Она была белее мела, волосы перепачканы чужой кровью.
– Вниз, быстро!
– скомандовал Кукловод.
– Я сказал, вниз!
В его голосе были слышны те же
– Бегом!
И он выстрелил поверх голов. Дробь угодила в стену сарая, грохот эхом раскатился по пустому помещению. Кукловод сам испугался произведённого шума. Девчонки от испуга горошинами друг за дружкой посыпались в щель. Он с грохотом захлопнул крышку люка, набросил засов и задвинул на место лодочный мотор.
Его трясло. Он не хотел, чтобы она умирала. Она была самой красивой, самой любимой из всех его кукол! О, если бы они слушались его, возможно, он и не стал бы её связывать. Она погибла из-за собственного упрямства, и теперь у него не хватает двух фей! Утром придётся избавляться от тела... Подумав об этом, он даже зубами заскрипел.
Выйдя из сарая, Кукловод с ужасом заметил на дороге из Юрьева проблесковые огни полицейской машины. Должно быть, кто-то из далёких соседей услышал выстрел и вызвал патруль... Что им сказать? Пока Кукловод лихорадочно придумывал версию, голубые отблески скрылись на дне лога. Видимо, машина отдалялась, а не приближалась.
Со стороны поля к реке полз туман и гнал перед собой осеннюю сырость. Она приятно освежала его разгорячённое лицо. Судьба благоволила ему.
Кукловод медленно направился к дому. Поднимаясь на крыльцо, он вдруг понял, что, кажется, нашёл свою королеву фей. Он видел её сегодня. Её звали Нина.
Проснувшись, Нина не сразу поняла, где находится. Незнакомый потолок со следами протечек сбил её с толку. Ей снилось, как они с бабушкой варят клюквенный кисель и пекут овсяное печенье, и она была уверена, что спит дома, в своей постели. Стук в дверь окончательно прогнал остатки сна, и она поняла, что лежит поперёк кровати в гостиничном номере. Возле её лица валялась кипа бумаг, которые она вчера вечером просматривала. Натянув свитер поверх пижамы, она побежала открывать.
На пороге номера стоял Крайнов. Он был бледен, на плохо выбритых щеках горели лихорадочные пятна.
– Элина взяла под стражу Рузанова.
Протиснувшись мимо остолбеневшей Нины в номер, он тяжело опустился на край кровати.
– Зачем?
– Набери её и спроси, - раздражённо ответил Крайнов.
– Он - единственный, кто общался со всеми четырьмя девочками.
– И что?
– При обыске в его кабинете нашли наушники Громовой и кошелёк Ремизовой.
– Ого! Думаете, это он?
– Ничего я не думаю. Не знаю. Я не верю, что это он, но факты...
– А если ему подбросили?
– Про это я тоже думал. Кто? Директриса? Уборщица?
– А если кукольник? Мне не дают покоя эти куклы...
– Можно проверить кукольника, но никто не видел, чтобы он общался с девочками. Пока мне удалось узнать, что он хромает на одну ногу и живёт в частном секторе.
–
– Под этот профиль подходит половина населения Юрьева Уральского. Я бы не обольщался. Правда, кое-что в его биографии меня насторожило... Он возглавлял драмкружок в одной школе, а потом вдруг резко, в середине года, уволился. Подозрительно. Надо бы проверить.
– Мы поедем к Элине?
– А смысл? Переспорить я её не смогу, да и не хочу. Пусть делает, как знает. Надо было уезжать сразу, всё равно нас тут за людей не считают.
– Юрий Дмитриевич, может, оно и к лучшему? Кукловод расслабится, решит, что можно действовать дальше...
– Или затаится. Или схватит ещё одну девочку, а мы опять будем искать вчерашний день. Нет уж, дудки. Пока Элина беседует с Рузановым, попробуем отработать этого Антона Семёновича. Поехали в школу.
День выдался тёплым и солнечным, окна в школе были открыты, и сквозь них на улицу выплёскивался гомон множества голосов. Школа была старая, из серого кирпича, пластиковые окна соседствовали с потемневшими деревянными рамами. За углом, не стесняясь, курили старшеклассники, малыши суетились возле крыльца, похрустывая ледком в замёрзших лужах. В фойе пахло школьной столовкой: тушёной капустой, выпечкой и хлоркой.
Их провели сразу в кабинет директрисы. Он мало чем отличался от директорского кабинета в Нининой школе: шкафы с книгами, спортивные кубки в витринах, детские рисунки и поделки на стенах. Сама директриса была статной, красивой женщиной с высокой старомодной причёской. На столе перед ней стояла деревянная фигурка человечка с ногами и руками на шарнирах, какие обычно бывают в кабинетах ИЗО. В ходе разговора она брала человечка в руки и меняла его позу.
– Алла Петровна Шатаева, - представилась директриса.
– . Честно говоря, я не очень понимаю цель вашего визита, - с недовольством, призванным скрыть волнение, проговорила она.
– Меня зовут Юрий Дмитриевич Крайнов, а это моя помощница Нина Александровна Марьянова. Мы не из полиции и даже не из Следственного комитета. Думаю, вы слышали о пропавших девочках...
– К счастью, ни одна из них не училась в моей школе...
– К несчастью, неизвестно, будут ли они когда-либо учиться где-либо ещё. Возможно, речь идёт о серийном убийце, - жёстко сказал Крайнов.
– И чем же я могу...
– Одним из немногих людей, которые знали всех четырёх девочек, был ваш бывший руководитель драмкружка Антон Семёнович Полукеев.
– Вы подозреваете, что он...
– Алла Петровна, при всём уважении, вопросы здесь задаю я. Итак, Полукеев. Что можете сказать о нём?
– История, конечно, некрасивая, - с неохотой начала Шатаева, - но ничего из ряда вон выходящего. Антон Семёнович был лично мне очень симпатичен до того дня, когда в его безусловно умную и талантливую голову не пришла идея поставить кукольный спектакль. В результате одна из учениц вывихнула руку. Было внутреннее расследование, но до суда не дошло. Мы договорились с родителями, и дело замяли. Полукеев был, безусловно, виноват, и как он только до такого додумался?