Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
«Около одиннадцати часов вечера в дверь моей комнаты кто-то постучал. На пороге я увидела высокого худощавого человека в очках с золотой оправой. У него были голубые, со стальным отблеском глаза, густые кустистые брови, коротко остриженные седеющие волосы, лицо, изборожденное глубокими морщинами. В одной руке он держал бутылку виски „Джони Уокер“, в другой — два стакана из искусственного хрусталя. „Можно войти?“ — вежливо спросил он. Передо мной был нобелевский лауреат, известнейший драматург Сэмюэл Беккет…»
Так Беккет пришел к израильской журналистке пообщаться, немного поболтать, хотя при этом
В ходе беседы выяснилось, что Беккет любит Гайдна и восхищается Кафкой. О себе он сказал, что его беспокоит глаукома и что его старое тело истерзано болезнью и страданиями.
— Скажите, Сэм, — спросила Мира, — чего бы вам хотелось больше всего, что бы вы сделали, если бы чувствовали себя вправе распорядиться своей судьбой?
Пять минут слышалось за столом только звяканье столовых приборов. Наконец Беккет поднял голову и сказал:
— Мира, вы спрашиваете, что бы мне больше всего хотелось сделать? Больше всего мне хотелось бы утопиться.
И это называется интимная встреча? Писатель пришел к понравившейся ему женщине? Но это — Беккет. В рассказе «Конец» написано: «Обессиленный, я размышлял без сожалений о рассказе, который чуть было не написал, намереваясь развернуть в нем правдивую картину всей своей жизни. Той жизни, которую нет мужества оборвать и нет сил продолжать».
Жизнь оборвалась естественным образом. Беккет умер в 83-летнем возрасте 22 декабря 1989 года в Париже, в клинике для престарелых. На его ночном столике лежала «Божественная комедия» Данте на итальянском языке — свою любимую книгу он читал в подлиннике. Думать о Данте было любимым занятием Беккета.
Тень Данта с профилем орлиным О Новой Жизни мне поет… —писал Александр Блок. Дантовское inferno. «Его современность неистощима, неисчислима и неиссякаема», — отмечал Осип Мандельштам.
Однако вернемся от Данте к Беккету — от одного культового имени к другому. В своем творчестве Сэмюэл Беккет немного похож на Кафку и Ионеско — те же абсурдистские приемы и мотивы. Но Беккет и отличается от них тем, что все написанное им сродни классической японской поэзии: традиционность темы и словаря при бесконечном разнообразии нюансировки. Каждая фраза концентрирована и несет в себе огромный эмоциональный заряд. Приведем отрывок из стихотворения Беккета (со своеобразным синтаксисом):
чтоб я делал без этого безликого безразличного мира где «быть» длится только миг и где каждый миг падает в пустоту в неведенье «было» без этой волны в конце поглощающей тело и тень что б я делал без тишины где умирают шепот потуги дикие выходки помощи и любви ради без неба реющего над балластом праха чтоУ героев пьес Беккета необычное мышление. Оно сбивчиво, противоречиво, все время кружит в замкнутом кругу. У них особый ритм движения, как будто бег на одном месте. И все они, и это главное, в ожидании чего-то. Ожидания события для них — как наркотик. Вся пьеса «В ожидании Годо» — кафкианская пьеса ожидания. Старшее поколение читателей помнит, как мы тоже долгие десятилетия ждали чуда — обещанного коммунизма, а в конечном итоге оказались у разбитого корыта.
У Беккета другое ожидание — апокалиптическое предчувствие надвигающейся гибели мира, тщетность и бессмысленность человеческого существования. Этот неведомый Годо нависает над всем миром. Но и чисто индивидуальный ужас — кошмар существования между рождением и могилой.
«Владимир. А где же мы, по-твоему, были вчера вечером?
Эстрагон. Не знаю. Где-то еще. В другом загоне. Пустоты хватает».
Действительно, персонажи Беккета «В ожидании Годо» находятся в Зоне, где всего лишь одно «украшение» — засохшее дерево.
— Что мы тут делаем, вот о чем мы должны спросить? — рассуждает Владимир. — И мы знаем ответ: мы ждем Годо. Могут ли то же сказать о себе другие? Миллионы?
«В ожидании Годо» — трагикомедия о неведомой цели.
«Слабый крик родившейся жизни, единственный вдох и выдох, второй слабый крик, а затем — молчание. Вот и вся наша жизнь», — заметил Беккет в одном из редких интервью в 1964 году.
Еще одна знаменитая пьеса Беккета — «Конец игры» (1957). Герои — четыре жалких человеческих существа, больных и старых, оставшихся на земле после какой-то катастрофы. Тема чудовищного физиологического и духовного распада человека, злобной разобщенности людей. В этой пьесе Беккет с печалью констатирует, что вегетативная, животная основа человеческого существования превалирует над интеллектом человека. Вегетация выше разума. Одни критики возмутились, назвали «Конец игры» «философским цирком», «философской клоунадой», удачным номером кабаретной программы в «театре трупов». Другие посчитали пьесу Беккета высокой трагедией шекспировского плана.
Беккет отнюдь не издевается над людьми, напротив, он проявляет к своим маленьким и беззащитным героям состраданье, он сочувствует им, таким как, к примеру, Винни, «женщине лет пятидесяти» из пьесы «Счастливые дни»: «Когда приходишь в уныние и завидуешь всякой твари — это чудо как утешает», — говорит Винни, неисправимая оптимистка, своему молчаливому спутнику Вилли. Однако их «счастливые дни» заканчиваются следующей ремаркой драматурга: «…Улыбается, переводя глаза на Вилли все еще стоит на четвереньках, смотрит на нее. Улыбки как не бывало. Они смотрят друг на друга. Долгая пауза».