Золотая нить
Шрифт:
Девушка коротко вздохнула, когда быстро мелькающие в сознании картинки замедлили свое движение, и она ясно увидела отца. Освивр Турханд, опираясь на меч, как на палку, хромал куда-то вверх по холму и яростно огрызался на парня, который, видимо, предложил ему помощь. «Есть еще похер в похеровницах», сказала бы бабушка. Вендела улыбнулась и постаралась сосредоточиться. Почему-то рядом с отцом не было Тима. Где же он? Вот Орвар Хорфагер несет на руках свою жену. Ее голова лежит у него на плече, лицо бледно, глаза закрыты, но она улыбается. Вот Конунг поднял к небу руки — в одной меч, другая сжата в кулак — вот остальные мужчины повторяют его жест. Ей не нужно было слышать, что в эту минуту выкрикивает множество глоток:
— Ху!
А где Тим? Его там не было. И Греттира она почему-то не видела. Боль проколола сердце, словно иглой. Вендела задохнулась, распахнула глаза и пыталась широко открытым ртом поймать глоток воздуха. Когда ей это удалось, выдыхала она уже с пронзительным криком. Прямо перед ее лицом в воздухе висели босые белые ноги. Подняв глаза выше, она встретила взгляд брата. Он смотрел на нее и улыбался синими губами.
Вендела продолжала визжать, пока что-то не ударило ее по лицу. Сомкнутые в кулак пальцы Тима разжались, и на колени ей упал небольшой, но тяжелый предмет. Дрожащими руками она схватила его и поднесла к глазам. Он блестел даже в утренних сумерках, тот плоский кусок хрусталя с грубыми гранями и широким отверстием посередине. Ее веретенный блок.
Глава 12
Воды Гьёлль отступали слишком быстро. Конечно, они уносили с собой мунгики, убитых и раненых, а так же тех эйги, кто струсил в бою и предал своих товарищей. И тех четырех, что были искалечены колдунами. Это была не их вина, подумал Греттир, но такая им выпала судьба, ничего не поделаешь. Оставалось только надеяться, что Тим избежал такой участи.
Вместе в водой так же быстро уходил туман, поэтому Конунг решил не откладывать похороны. Такое количество погребальных костров невозможно было не заметить из города, а эйги не собирались лишний раз напоминать людям о своем существовании. Кому надо — тот знает. И молчит. А остальным лишнее знание ни к чему.
Погибших оказалось не так много, как опасались, но гораздо больше, чем надеялись. Их собирали в роще и среди холмов до позднего вечера, и первый костер запылал уже, когда на землю опустилась темнота.
Греттир смотрел сквозь языки пламени на лица отца и брата, их глаза были прикрыты плоскими камешками с нацарапанными на них рунами. Так же ему пришлось закрыть глаза дяди и двух двоюродных братьев, потому что, кроме него, это больше некому было сделать. Он остался единственным выжившим Валлином. Последним.
Теперь по обычаю, ему придется носить серьгу в ухе. Его не будут посылать на самые опасные дела, и обязательно прикроют со спины в драке. И он не сможет возмущаться и спорить. Придется сжать зубы и терпеть, терпеть, блядь, терпеть… пока у него не родится сын. А еще лучше два или три.
У него будет столько сыновей, сколько Вендела сможет ему дать. Ч-ч-чрррт! При мысли о невесте что-то болезненно сжалось и заныло в паху. Девушка, вернувшаяся в Стаю после пяти лет отсутствия, лишь отдаленно напоминала того синего цыпленка, от которого он чуть не отказался в день сватовства. Спасибо тому Богу, что уберег его от глупости.
Траур трауром, а свадьбу Греттир откладывать не собирался. Пусть настоящего праздника не будет, но он не поскупится на утренний дар [17] молодой жене, а настоящий пир закатит потом, когда получит долгожданного первенца. И еще приложит все силы, чтобы Венделе понравилось делать с ним детей. Это Греттир пообещал себе твердо.
Улицы Старой Упсалы были пусты, и не только оттого, что утро еще не наступило. Скрытому народцу было все равно, ночь на дворе или день — гномы, например, вообще предпочитали работать при свете огня, а винники не вылезали из таверн сутками. Сейчас в городе стояла тишина.
17
Утренний
Возбуждение после боя уходило медленно, ярость еще горела в крови и требовала выхода. Погасить ее можно было только одним — пивом. Двери всех кабаков на ратушной площади уже были гостеприимно распахнуты, столы и лавки вытянулись вдоль тротуаров, а изнутри тянуло жареным мясом и горячим хлебом. Эйги, не сговариваясь, прибавили шаг, как только почуяли этот запах.
Первый рог, самый большой и богато украшенный, поднесли Конунгу. Хокон сделал долгий глоток, затем обтер усы и обвел взглядом всех, кто ждал его слова. Мужчины Стаи, раненые, избитые, измученные боем, не желали садиться, пока не услышат своего предводителя.
Был как прибой булатный бой, и с круч мечей журчал ручей. Гремел кругом кровавый гром, но твой шелом шел напролом.Послышалось одобрительное бормотание, чаши, кубки и рога пошли по кругу.
Воины станом Стали чеканным, Сети из стали Остры вязали. Гневалось в пене Поле тюленье, Блистали раны, Что стяги бранны.— Ху!
Греттир обвел глазами стоящих вдоль столов мужчин. Попытался пересчитать, но почти сразу остановился — не потому, что их было слишком много, наоборот. Потери Стаи были страшными, почти невосполнимыми. Понадобится как минимум два поколения, чтобы восстановить популяцию Эйги в Мальме. А сколько времени и сил уйдет на возвращения прежнего влияния, особенно если учесть, что со сцены исчез только один противник — мунгики. В городе оставались и четники и хашишийя и еще бог знает какие понаехавшие бармалеи, и вот сейчас все территории Стаи лежали перед ними, как сыр на блюде. Кушать подано, бл*, жрите, не подавитесь.
Кажется, те же мысли тревожили Хокона. Все еще хмурясь, он закончил драпу и пригласил всех сесть.
Соколам сеч Справил я речь На славный лад. На лавках палат Внимало ей Немало мужей Правых судей Песни моей.В наступившей тишине поначалу слышался лишь стук ножей о тарелки да дружное чавканье. Затем все громче и громче загудели голоса.