Золото и мишура
Шрифт:
— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Люди в этом городе любят тебя. Ты ведь тут практически с самого начала, ты часть истории Сан-Франциско, если хочешь. И вот ты покидаешь его и едешь в Англию…
— Дэвид, но ведь теперь есть железная дорога. Есть и морские корабли. Калифорния больше не край света. И кроме того, я… — она нервно повертела кольцо с бриллиантом в виде розы, — я чувствую, что моя жизнь здесь уже заканчивается, грядет новый этап. Будущее семьи — Арчер, и, если судить по нему, у семьи будет очень сильное будущее. Хотя я знаю, что ты не согласен со мной.
—
— Ну, теперь она у тебя есть. А что касается меня, то, кажется, пришло время сойти со сцены, образно говоря. Расчистить путь для Арчера. А кроме того, идея стать маркизой кажется мне восхитительной. Начнется иная, совершенно новая для меня жизнь. И кроме того… — она слегка улыбнулась, — Редклиф молод и ужасно элегантен, а тебе известна моя слабость к красивым мужчинам.
Дэвид залпом выпил остатки своего шерри и поднялся.
— Да, известна, и именно из-за нее ты ошиблась! — Дэвид почти кричал. — Скотт Кинсолвинг был подлым ублюдком, который украл тебя у меня с помощью грязного трюка. А твой разлюбезный Арчер — всего лишь смазливое личико, за которым крылось не так уж много ума. Все, чего он хотел — это стать индейцем.
— Не смей так говорить о моем любимом!
— Твоем любимом?!Ты двадцать пять лет держала беднягу под каблуком, и все это прекрасно видели. И вот теперь, в третий раз в жизни, ты готова все на свете позабыть и припуститься за еще одним смазливым личиком. Причем на сей раз избранник вдвое моложе тебя. Ты собираешься сделать из себя круглую дуру и опозорить свою семью только потому, что ты лишаешься здравого смысла, когда дело касается мужчин.
Эмма едва могла поверить собственным ушам.
— За тридцать лет, что я тебя знаю, Дэвид, ты никогда так не разговаривал со мной.
— Знаю, и это была моя ошибка. Ты замечательная женщина, Эмма, но ты далека от совершенства, когда речь заходит о противоположном поле.
— Я возмущена и обижена, Дэвид! Ты лучше расскажи мне о своих огромных успехах у женщин! Я слышала такие истории, Дэвид…
— О да, мои восхитительные женщины! Не буду отрицать. Я мужчина, и ничто, свойственное мужчинам, мне не чуждо. Готов признать, что то, в чем меня обвинял Арчер, правда: я пытался сохранить респектабельность газеты, потому что сам хотел быть более респектабельным, а в результате превратил «Таймс-Диспетч» в занудную газету. О, на свой счет я не питаю ни малейших иллюзий, Эмма. Я совершеннейший неудачник! Не вышел из меня писатель, не вышел и редактор, да и любовник из меня тоже не вышел. Но я не собираюсь потерпеть неудачу в качестве твоего друга.
Эмма завороженно смотрела на него. Никогда прежде она не думала, что Дэвид может быть таким убедительным, таким искренним.
— Арчер был неудачником, — мягко сказала она. — Но несмотря на это я любила его больше, чем кого бы то ни было. Поверь, Дэвид, нет ничего страшного в том, чтобы быть неудачником. Я думаю, большинство людей — неудачники. И вот теперь ты говоришь мне, что и я — неудачница. Может быть, я такая и есть, не знаю. По крайне мере, неудачница, когда речь заходит о мужчинах.
—
— Но за кого? — воскликнула Эмма.
К ее крайнему изумлению, Дэвид опустился перед ней на колени и взял за руку.
— За меня, — сказал он. — За человека, который любит тебя вот уже тридцать лет и который всегда был для тебя чем-то вроде любимой собачонки. Эмма, я отлично понимаю, что не могу похвастаться такой эффектной внешностью, какой обладает этот лорд Мандевилль, я не молод и, Господь свидетель, не красив…
— Нет, Дэвид, — прервала его Эмма. — Сегодня впервые ты выглядишь красивым.
— Что ж, и на том спасибо, хотя я знаю, что ты просто стараешься быть любезной. Но если только любовь хоть что-то значит для тебя, то я умоляю подумать о моем предложении, каким бы абсурдным, каким бы сумасшедшим оно ни было. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой, и это все, что я могу предложить тебе. Но, Эмма, если поэты правы, моя любовь чего-нибудь, да стоит.
Она смотрела на него во все глаза. Это был один из немногих случаев в ее жизни, когда Эмма потеряла дар речи. Она вспомнила свою мать, бальный зал во Франкфурте много лет назад, крики студентов: «Juden! Juden! Juden!»
— Знаешь, Дэвид, все это так внезапно для меня, так неожиданно. Не знаю даже, что и сказать, кроме того, что я ужасно польщена.
— Тогда ответь мне. Пожалуйста. Да или нет?
«Лорд Мандевилль и Дэвид Левин… Какая невероятная альтернатива!»
— Я должна подумать, — сказала она.
Часть IV
Вода и слово
Глава первая
Однажды утром в марте 1906 года молодая Черайз Уиллер шла по пляжу в Санта-Монике и вдруг увидела перед собой в полосе прибоя темный предмет. Подойдя ближе, она вскрикнула.
Это было тело мужчины в черном костюме.
Высокий стройный человек спускался по винтовой лестнице выстроенного в испанском стиле особняке в Пасадене. Несмотря на то что было ему двадцать восемь лет, он уже имел репутацию одного из самых агрессивных бизнесменов на американском Западе.
— Пошлите в Лондон моему отцу телеграмму, — говорил он на ходу спускавшейся вместе с ним симпатичной секретарше, которой приходилось почти бежать, чтобы успевать за ним. — Текст такой: «Закончил переговоры с людьми из Далласа точка Они согласны продать нам журнал «Курьер» за два миллиона точка Честер отрабатывает с нашим банком вопросы финансирования точка Начал переговоры с газетой де Муана «Геральд» точка В прошлое воскресенье общий тираж «Клэриона» перевалил за полмиллиона точка Надеюсь, тебе понравилось в Лондоне точка Передай привет маме точка Кертис». Все понятно?