Золото красных
Шрифт:
– Разумеется можно, - ответила Марь Пална, ей показалось, что возникла неловкость и, чтобы уничтожить и намек на непонимание, добавила.
– Я сама хотела вам предложить.
Черная "чайка" понеслась к "дворянскому району" в центре, где обреталась все понимающая Марь Пална.
Черкащенко прибыл на работу после полудня, как и обещал, прошел мимо секретарши, у дверей обернулся, вгляделся в красивое, беспутное лицо с явными следами ночного загула.
– Зайди, - обронил не зло и слишком отрывисто.
Секретарша вошла через несколько минут, дав шефу расположиться.
Предправления
Марь Пална знала все способы начальника нагонять страх и знала о его трюках такое, чего он и сам не знал. Женщина подошла к боевому подоконнику, полуприсела, отодвинула горшочек с кактусом, погладила мясистые листья бесплодного, но вполне зеленого лимона.
– Да-а!
– запустил еще один пробный шар предправления, но подготовка Марь Палны к любым канцелярским баталиям оказалась выше всяческих похвал.
– Ты что?
– не выдержал Мастодонт.
Марь Пална горько улыбнулась - переиграла, всегда приятно:
– Лимон жалко!
– Что?
– не понял Мастодонт и уронил столбик пепла на полировку.
– Пустоцвет, - пояснила женщина, - вот и жалко.
– Маш!
– хрипанул предправления.
– Что ж я, по-твоему, совсем идиот? Старый идиот?!
– Я этого не говорила.
– Марь Пална сложила руки поверх возмутительно короткой юбки, как школьница-отличница поверх белого передника.
– Спасибо, - поддел начальник.
– Пожалуйста.
Кротость Марь Палны в этот миг могла соперничать с ее привлекательностью.
– Ладно! Устроила... оперетту!
– предправления впал в гнев, и жертва видела, что не наигранный.
– Что ж я узнаю, Маш! Ты "двоишь"! Мне стучишь? На меня стучишь?
– Врут, - спокойно ответила Марь Пална и огладила подоконник любовно, как истинного гаранта ее благополучия.
– Что-о-о!..
– задохнулся Мастодонт.
– Врут, - с неподражаемой убежденностью повторила секретарша и забралась на подоконник поглубже, чуть раскинув ноги, не вызывающе, но... недвусмысленно.
– Агент-двойник в моем предбаннике!
– сокрушался предправления. Доверенное лицо... помощник... исповедник...
– Мастодонт покачал головой, попросил скорбно и достойно.
– Объясни... как это?
Марь Пална разыгрывала обиду не хуже, чем невиновность и другие, часто необходимые для укрощения строптивых, человеческие чувства. Поджала губы, увлажнила глаза, создав ощущение этакого предслезья, прикинула не случится ли перебор в праведном гневе и начала, балансируя на тонкой грани, отделявшей стремительную атаку от столь же энергичного отступления:
– Двойник! Скажете тоже... А предположим... двойник! Но этого никак нельзя знать наверняка, только догадки.
– Насупилась.
– А догадка - родная дочь оговора!
– Я тебя вышибу к чертям и все догадки, и возьму другую.
– Мастодонт, едва не присовокупил, что умение елозить по кабинетному подоконнику, по его наблюдениям, вряд ли редкостное, но... подумав, воздержался - рвать не время, слишком многое связывало его с секретаршей, если б только подоконник...
– Другая...
– Марь Пална не торопилась, давно усвоила: медленно, с паузами роняемые слова, оставляют у собеседника необъяснимое ощущение значительности говорящего,
– Другая... а разве о другой можно знать наверняка? И о третьей... и о четвертой?.. У нас вербуют влет, только прознали, что имярек метят на путное место, еще анкету не подвез, а его уже - бац! Не согласитесь ли поспособствовать?.. "Добровольный" вы наш помощничек?! Присных менять - пустые хлопоты, я-то хоть человек проверенный... от мне, если что просочится, только хорошее, только вам на пользу! Если я им кое-что о вас не поведаю, то и вам от них ничего не перепадет. Не "подвоишь" - не прознаешь. Разве я вас хоть раз подставила?
– Нет, - честно и мужественно признал Мастодонт.
– А те, кто меня заложили... насчет "России" и прочего, может, как раз ваши недруги?.. И желают вашими руками выбросить на улицу вашего доброхота.
Мастодонт насупился, поставил на попа пачку "Беломора":
– Логично.
– Между прочим, я не "двойник", - примирительно сообщила Марь Пална, - а "тройник", может и "четверник"... я уж запуталась... не подбросишь доверительно сведений-дровишек, разве разожжешь костерок доверия и приязни. Одно знайте - я ваш друг... если не больше...
– глаза Марь Палны подернула пелена любовного безумия или чего-то чрезвычайно похожего, - у меня свои представления о порядочности...
– О порядочности?..
– не верил собственным ушам Мастодонт, настроение улучшилось, как раз предправления был в состоянии оценить величественность, тончайшую продуманность разыгранного на его глазах спектакля, и еще раз убедился: с одной стороны верить нельзя никому, с другой - секретарша не лжет - играть против шефа для Марь Палны все равно, что против себя, а Мастодонт не встречал в жизни проходимцев, сознательно загоняющих самих себя в угол.
– Мы не слишком разболтались?
– Марь Пална обвела стены, быть может, а скорее наверняка приютившие микрофоны-"клопы".
– Не слишком, - успокоил Мастодонт.
– Холин прислал чудную штуку генератор стираний, пусть нас хоть сто магнитофонов пишут, кроме бу-бу-бу ничего не запишется.
– Здорово!
– Марь Пална погладила мясистые листы лимона-пустоцвета, будто желая поделиться с растением радостью обретения генератора стираний.
– С агентурной жизнью ясно.
– Мастодонт вытряхнул из пачки папиросу, размял табак в мундштуке, ковшиком ладони сбросил крошки на пол.
– С кем куролесила, душа моя?..
– Без злобы поинтересовался предправления, по давней договоренности, ни ревности, ни покушениям на личную свободу другого в их отношениях места не находилось.
Откровенность Марь Палны в этот день сверкала пенной, брызжущей, тугой струей, как при открытии теплого шампанского:
– Сегодня ночью "троила", - призналась Марь Пална и присовокупила, не дожидаясь уточнений, - между прочим, ваш куратор!
– Господи!
– утратив игривость, выдохнул Мастодонт и по лицу его скользнула тень досады и растерянности. Неловко прикурил, закашлялся, стал суетливо выгребать из ящиков бумаги, пытаясь хотя бы приблизительно вспомнить, что они означают и зачем написаны.