Золото красных
Шрифт:
– Что... что?
– Холин зажмурился. Как он ненавидел эти предночные разборки, вопли, сопли, истерики, заламывания рук, сетования, примеры чужих, неправдоподобно удачных браков...
– Он приехал?
– Ольга приподнялась на локте, приняв позу атакующей амазонки.
– Ты же знаешь... приехал.
– Ах, если б Пашка мог сразу решить все холинские проблемы, одним махом!
– И что?
– напирала жена.
– Работает, - ответил Холин слишком ровно, как человек считающий про себя до тысячи, чтобы не сорваться.
– Что вы надумали с Пашкой?
– не унималась жена.
– Ты о
– похоже, первую тысячу Холин уже пересчитал, сил на вторую не оставалось.
– О вчерашнем разговоре!
– Ты сошла с ума.
– Холин выключил свой ночник и отвернулся к жене спиной.
– Не обязательно, - проскрипела супруга.
Холин думал, лежа, с закрытыми глазами: брак выездного - золотая клетка - ни ты на свободу, ни свобода к тебе.
Чугунов включил телевизор, опустился в кресло, посмотрел новости, рассеянно ухватил пустой бокал за тонкую ножку, держал навесу, покачивая, прислушиваясь к голосу теледиктора... внезапно пальцы его разжались, бокал грохнулся на паркет и разбился вдребезги... десятки хрустальных осколков разлетелись, вспыхнули в свете люстры и залегли в густом ворсе ковра.
...Утром постояльца отеля "Грин-гном" из номера 4027 так и нашли с открытыми глазами, вперившегося в экран всю ночь проработавшего телевизора.
Первыми приехали врачи, за ними полицейские. Из коротких немецких фраз следовало, что постояльца подвело сердце, один раз врач употребил слово "дигиталис", но вскользь, не уверенно и, тем более, ни на чем не настаивая.
Вскоре явились консульские работники и сразу вслед за ними Холин и Цулко.
Полицейские на всякий случай забрали бутылку с полоской шампанского на дне и все три бокала. Особенно поразило и расстроило Холина, что каждый бокал погрузили в отдельный пластиковый пакет, впрочем Эдгар Николаевич успокоился, поняв, что отпечатки пальцев никто снимать не собирается: он и Цулко не скрывали, что видели умершего последними.
В полночь, в спальне Холина завязалась вялая перепалка - для грандиозного побоища, для Ватерлоо сил не хватало у обеих сторон.
Ольга мяла "Банковский вестник" с сообщением о смерти высокопоставленного чиновника:
– Я не верю, что он умер... ему помогли... Пашка и... ты!
Холин предложил спуститься на улицу и сообщить результаты своих раздумий первому же полицейскому.
– Не юродствуй!
– выкрикнула Ольга.
Холин поднялся с банкетки, тихо спросил:
– Ты знаешь, что я не переношу мат?
Жена согласно кивнула.
– А теперь слушай внимательно.
– Эдгар Николаевич приподнял двумя пальцами подбородок ничего не понимающей жены и выдохнул, смакуя каждый слог.
– Пошла на х...
Утром в офисе Холин и Цулко заперлись изнутри и держали совет. Пашка неожиданно повеселел:
– А ты боялся?
– А вдруг расследование?..
– Что расследование... Пусть хоть тысячу лет расследуют. Умер человек! Преставился... царствие ему небесное. Не мальчик же... Говорят, жена с сыном хотели прилететь... не разрешили наши жлобы... валюту жалеют... объяснили, доставим, мол, вам в целости и сохранности в столицу... вот гниды!
– Правда, что ли?
– не поверил Холин.
– Черт их знает... так мне стукнули знающие люди, - Пашка смешал себе "чекиста за
– Господи! Ну и держава у нас - закачаешься! Обиженные обиженных обижают!
– Эх, Пашка, язык бы тебе вырвать, - сокрушался Холин, - если б не тогда вечером... когда Ольга внезапно вошла... тишь да гладь, да Божья...
– Блядь! Вот она кто, - взревел Пашка.
– Стучать надо, если входишь, видишь мужики разговаривают, секретничают, твою мать!
– отыграв акт раздора, Цулко сразу же перешел к акту примирения, не повышая голоса заметил:
– Если честно... только баба твоя меня и волнует... ни все судмедэксперты мира... ни все сыскари и наружники... ни черт, ни дьявол только твоя супружница.
– Неужели покажет... на своего мужа?
– А ты представь, каково жить, каждый день с утра до вечера прокручивая в мозгах: покажет не покажет?.. С ума сбрендишь через полгода... а то и раньше.
– Она меня любит...
– выдохнул Холин, замолк и сразу сообразил, что лепет его недостоин не то чтоб умного, неглупого - нет-нет не то!
– а попросту взрослого человека.
– Не смеши! А?..
– Пашка нацелился на бутылки.
– Не пей ты хоть минуту, - взорвался Холин.
– Что ж делать?
– У меня без алкогольной смазки мозги не фурычат.
– Пашка налил вискаря на три пальца, махнул, не поморщившись, потер руки, крякая от благолепия в членах.
– Что делать?.. Нам высовываться больше не резон. Проскочили, и лады. Удача, она в стаде не живет, нам теперь тише воды, ниже травы или наоборот - сидеть. Думаю так... Обратись к Мадзони... алёрка [пренебрежительное прозвище] с нас еще не раз надеется пенки снять и снимет: и мы с него... У него есть ребята, не сомневаюсь... обтяпают все в лучшем виде.
Холин пальцем чертил узоры выпивкой, пролитой Пашкой на стол:
– Значит, я должен просить его, чтобы...
– Значит должен... значит просить, жена твоя, не моя, каждый сам хлопочет о своем... справедливо... если у меня с моей проблемы возникнут, что ж ты думаешь, я к тебе обращусь? Сяду на кухне, хлопну пару стакашек и... думать буду. В чем большевики правы? Главное - четкий план иметь... Пашка повеселел.
– Слушай, напился бы ты хоть раз в жизнь... по такому случаю, а?.. Такой чирий сковырнули, и хоть бы хны... значит умело, не зря нас растили, воспитывали... все ж вышли в люди! Выпьешь?
Холин кивнул. Пашка набулькал стакан, придвинул Холину:
– Давай... вперед и выше!.. На пыльных тропинках!.. у-у-х!
– и опрокинул стакан так стремительно, что рука и стекляшка в руке слились в сплошной вихрь, в поэму движения и торжества...
Из дома звонить Мадзони Холин опасался. Надел плащ, поднял воротник за окном хлестал дождь - добежал до машины, нажал на кнопку радиоключа охранный маячок на лобовом стекле перестал мигать. Плюхнулся на сидение: машина заурчала и по блестящему асфальту двинулась к центру. На часах около одиннадцати вечера. Холин оттягивал, как мог, звонок Мадзони после выяснения отношений с Пашкой Цулко и сейчас, ближе к полуночи, похоже расплавился предохранитель - страх затопил Холина, заполнил до краев, после вечера, проведенного с женой, перепуганной еще больше мужа, начинающей и обрывающей фразы на полуслове, затравленно мечущейся по комнатам.