Золото Стеньки
Шрифт:
А «Орёл» мне понравился. Изначально это был, если я правильно помнил, голландский пинас — достаточно мощное судно, способное и в линии постоять при случае, вооружение это позволяло. Конечно, русский вариант был чуть скромнее, но у него палуба четко делилась на четыре части, причем в третьей четверти можно было установить дополнительные пушки, увеличивая и без того избыточный для Волги и Каспия вес бортового залпа. Штурвала, правда, не было — на кормовой надстройке имелся длинный рычаг румпеля; я не стал это комментировать — возможно, для речных судов это нормально. Хотя более вероятным был тот вариант, что голландцы отдали «диким московитам» устаревший, но более простой и надежный проект, который было сложно сломать, а починить, наоборот — легко.
Но больше всего меня порадовал флаг, который гордо развевался на
Меня это почему-то необычайно взбодрило, и на борт «Орла» я взбирался с неким странным чувством причастности к чему-то великому. И даже растрогался, когда увидел выстроенную команду — отдельно голландских моряков, отдельно — стрельцов — и бравого капитана Давида Бутлера, который, кажется, очень гордился тем, что его корабль выглядит больше любого другого корабля на рейде Нижнего Новгорода.
Я не выдержал — и отдал честь, приложив руку к своей шапке с богатой отделкой. И мне было плевать, что этого жеста в это время ещё не было.
* * *
— Господин капитан говорит, что запасы на судне позволяют хоть сейчас отправляться в путь, только с пороховым зельем сложности…
Бутлеру было на вид лет тридцать с небольшим, был он бородат, но без усов, округл и выглядел слегка чванливым. Именно он по договору набирал команду для корабля в Голландии, а в Россию попал где-то за пару месяцев до первого плавания «Орла», так что с русским у него был полных швах, он успел выучить только матерные слова, да и те произносил с неизбежным акцентом. Поэтому ему от щедрот Посольского приказа выдали персонального переводчика, который в целом обеспечивал коммуникации между голландской и русской частями команды фрегата.
Зато с Густавом Дорманном они быстро нашли общий язык и долго беседовали на своем голландском, пока я кашлем не привлек их внимание к царственной особе, которая дожидается в непосредственной близости. Они даже изобразили смущение и раскаяние, но не слишком ярко выраженное. Впрочем, я не стал как-то это отмечать, а предложил перейти к делу — тогда-то и прозвучал краткий отчет о состоянии «Орла» и его готовности к дальнейшему походу.
Мы беседовали на высокой корме, в стороне от толстого рычага руля, сейчас плотно привязанного к палубе. Кроме меня, Трубецкого, переводчика и собственно Бутлера компанию нам составил его первый помощник Ян Стрёйс, которого представили как специалиста по парусному хозяйству. Насколько я разобрался — этот Стрейс заодно был и кем-то вроде боцмана, да и вообще занимался обширным хозяйством «Орла». Он как раз русский знал относительно хорошо — жил в Дединово последний, самый сложный год строительства, и сумел как-то освоиться в сложных отношениях нищих подьячих и попавших в их руки казённых денег. Собственно, именно благодаря ему корабль не утонул сразу после выхода со стапелей, а своим ходом прошел по Оке, добрался до Нижнего Новгорода и был готов двигаться дальше. Меня даже его короткая биография заинтересовала — он бывал в таких местах, от одних названий которых у местных обывателей должно было сносить крышу. Но субординация есть субординация, поэтому сейчас говорил в основном капитан, а Стрейс отделывался небольшими уточняющими комментариями и поправлял переводчика в каких-то узкоспециальных терминах, которые мне важными не казались. [2]
Но порохового зелья это не касалось — я был уверен, что стрелять «Орлу» придется, так что запас у нас должен быть хороший. Для себя я выбил столько, сколько смог — а мог я много, поскольку имел за плечами поддержку царя и Ордын-Нащокина. Но если придётся
— А что воевода? — уточнил я. — Неужели отказывает?
— О, Максим Иванович очень дружелюбный человек, он и сам приезжал на корабль, очень восхищался, меня принимал в своей крепости, — ответил через переводчика Бутлер. — Он даже кушанья и напитки присылает ежедневно и в изобилии, так что в еде мы не нуждаемся. Но как только речь заходит о порохе — он тут же уверяет, что у него лишнего нет, что он ничего нам выдать не может, хоть режь его.
Последние слова Бутлер от чувств даже произнес по-русски — видимо, это выражение он уже освоил и понял его значение.
— Резать? — задумчиво сказал Трубецкой. — Можем и порезать, государь нам такое разрешение выдал. А сколько нужно зелья?
— Пудов с тысячу ещё, сейчас на три залпа полных есть, а так и на более долгий бой хватит, — вмешался Стрейс. — Я же прав — мы собираемся воевать?
Я задумчиво кивнул.
— Так точно, господин Стрейс, мы собираемся воевать. Поэтому порох у вас будет, в потребном количестве. Думаю, потом мы что-то добудем и у воевод в Казани или Царицыне. Но на Царицын надежды мало — сама крепость невелика, так что запаса там большого может и не быть. Но у вас будет, чем стрелять. И я найду, по кому.
Моя речь их обоих впечатлила.
— Рад служить вашему высочеству, — сумел выговорить Бутлер и спросил почти по-русски: — Вы есть взять «Орл» как флагман?
Я не сразу понял, о чем речь и вопросительно посмотрел на остальных участников разговора.
— Капитан спрашивает, вы дальше поплывете на «Орле»? — уточнил Стрейс.
Думать мне не пришлось. Ещё при виде корабля, горделиво стоящего на рейде Нижнего, я решил обосноваться именно на нем. Ну а потом оказалось, что и каюты там имелись в нужном количестве, и каждая из них размерами превышала тот сарай, в котором я размещался на струге. А плыть нам оставалось почти месяц, причем в отрыве от цивилизации, так что я очень хотел, чтобы моё путешествие прошло в относительно комфортных условиях — кажется, я слишком избаловался за месяц проживания в настоящем дворце.
— Да, конечно, — ответил я. — Было бы логично сделать флагманом нашего флота самый крупный корабль.
Бутлер выслушал перевод, кивнул, а потом разразился длинной речью на голландском.
— Господин капитан спрашивает, какой флаг необходимо вывесить в знак пребывания на борту сына государя, — это переводчик.
Я когда-то знал, что на флоте было очень много традиций, как бы не больше, чем у стрельцов, причем некоторые из них логичным объяснениям не поддавались. Но про флаг полностью забыл, хотя читал в книжках о море. Это как раз была одна из традиций — например, если какой-нибудь адмирал выбирал корабль для своего пребывания, то на мачте поднимался соответствующий флаг. Правда, кажется, в этом случае обходились без персонализации — не всякий адмирал оказывался удостоен собственного герба и прочих подобных регалий. Но в случае представителя царской семьи… Черт, я понял, что понятия не имею, как поступали в этом случае. Вроде бы для императора поднимали императорский штандарт, а вот как было, если на борту находился член обширной императорской фамилии? Или наследник трона?
Правда, сейчас с флагами вообще было туго — для «Орла» Алексей Михайлович придумал вот этот триколор, который пережил своё время и стал в отдаленном будущем флагом всего государства. У царя были какие-то штандарты, но про царевича никто не подумал — да и то, этих царевичей сейчас четыре штуки, каждому свой флаг изобретать непродуктивно. Так что я решил импровизировать.
Я посмотрел на голландцев, которые с нетерпением ждали, что я отвечу.
— Господа, каких-то указов про такую ситуацию не существует, — сказал я. — У нас и флота достойного до настоящего времени не существовало, так что мы вольны поступать по нашему разумению. Посему пусть будет так: белое полотнище, на нем от угла до угла косой андреевский крест синего цвета. Поднимать на… — я вопросительно посмотрел на моряков.