Золото Стеньки
Шрифт:
В общем, я уже был не так оптимистично настроен, как раньше. Мне вообще начало казаться, что мы зря нацелились бить ватагу Разина — как бы она нас не побила. Даже после всех персидских приключений численное преимущество было на стороне казаков, а не регулярных войск русского государства.
Пушечка нам перепала щедростью Ордина-Нащокина — после беседы с Трубецким тот отчего-то решил увеличить огневую мощь моей стрелецкой сотни и выдал с Пушечного приказа этот фальконет — вместо нормальной трехфунтовой пищали, которая могла заменить знаменитые шведские полковые орудия. Но эту пушечку перевозила всего лишь четверка лошадей, так что я посчитал замену вполне адекватной и использовал фальконет для тренировки
* * *
Мои стрельцы были из кремлевских — это те самые, чьи красные кафтаны так полюбили кинематографисты в моем будущем. В этот полк брали, пожалуй, лучших из лучших, их, наверное, даже можно назвать мушкетерами короля — гвардейцы, которые должны хранить тело монарха и тех, на кого этот монарх укажет. Шпаг у них, правда, не было, на перевязи они носили сабли «польского типа» — с эфесом, который закрывал пальцы и жестко крепился к обуху. Смысла в этих саблях я не видел — чтобы использовать их в бою, стрелец должен куда-то подевать и пищаль, и бердыш, который был достаточно грозным оружием в рукопашной схватке. Чем такому неудачнику поможет короткая сабелька с узким лезвием — я решительно не понимал, но в экипировку бойцов благоразумно не влезал.
В стрелецких приказах вообще многое было построено на традициях — в них служили поколениями, а пришлых, которым удалось доказать свою нужность и полезность, первым делом вводили в свой круг, выдавая за них своих дочерей или сестер. В общем, это была закрытая каста, мало чем уступающая турецким янычарам и также любящая побунтовать, чтобы получить дополнительные привилегии.
К кремлевским стрельцам это относилось в меньшей степени, хотя без их участия вряд ли были возможны трагедии бунтов начала царствования Алексея Михайловича. Да и потом с этим сословием всё было не слава богу — одна Хованщина чего стоит, а ведь до неё не так и много осталось, меньше полутора десятка лет. В целом я смотрел на этих здоровых мужиков самого разного возраста — от безусых юношей до седых стариков — с определенной опаской и с постоянной мыслью добиться от них если не любви, то хотя бы уважения. Но они боялись только своего сотника Андрея Семёновича Коптева и немного опасались его заместителя, полусотника Артемия Шершавина.
Коптев для них был как капитан на корабле, первый после бога, и они слушались его беспрекословно. Он же знал цену себе и своим людям, знал, что от них стоит ожидать, а чего требовать не стоит ни в коем случае. Знал их возможности, в том числе и боевые — и оценивал их очень высоко. Мой план по отъему у Разина неправедно нажитых богатств Коптев принял с определенными оговорками, но операцию признал возможной — если к его сотне добавят ещё несколько и выделят «Орел» в качестве поддержки.
В принципе, такой отряд мог разогнать любых разбойников на Волге — особенно если не лениться высылать разведку и вообще смотреть, что делается в окрестностях. От внезапного нападения не защитит даже пара стрелецких приказов — тот же Разин в самом начале своего восстания спокойно разбил стрелецкий полк, который против него отправили из Астрахани берегом.
Ну а пока Коптев спокойно гонял свой молодняк — они под руководством седобородого стрельца учились ставить укрепления гуляй-города и готовиться к стрельбе, — обучал опытных стрельцов работе с артиллерией и набирал по округе провизию и припасы, которые должны помочь нам без проблем преодолеть всю великую русскую реку и вернуться обратно с победой.
* * *
Царь прибыл к нам ровно через неделю после визита Трубецкого к Ордин-Нащокину. Меня он в Кремль, видимо, вызывать опасался, помня о моём «видении», так что организовал «малый» выезд в Преображенский дворец. То есть его сопровождали всего лишь два приказа стрельцов, но без лишней мишуры вроде дудок, барабанов, развевающихся знамен
Была уже середина мая. Половодье давно уже спало, так что мы могли выступать в любой удобный нам момент. «Орёл», насколько я знал, уже ушёл с верфей в Дединово вниз по Оке с намерением добраться до Нижнего Новгорода за три недели, на что князь лишь покачал головой — в скорость парусного фрегата он нисколько не верил, считая, что его команда будет долго осваивать это чудо заморской техники. В целом я был с ним солидарен, но хотел надеяться на лучшее. [2]
Я не знал решения, которое примет Алексей Михайлович, и что я буду делать в случае отказа. Других явных источников пополнения казны моего удела у меня на примете не имелось — разве что взять тот же струг, десяток стрельцов и поискать клады по берегам Клязьмы. В будущем их там много найдут — ничего ценного, конечно, с точки зрения бюджета хоть и небольшого, но государства, но даже гривенки времен Ивана Третьего легко пойдут в дело — серебро можно сдать в Монетный двор по весу и получить нормальную плату. Но на выкуп голландца этого, разумеется, не хватит. Впрочем, Густав и его судьба меня не особо волновала — сам дурак, что так подставился в чужой стране, пить меньше надо.
К тому же и проявить себя действительно хотелось — до моего появления здесь Алексей Алексеевич не сделал буквально ничего, чтобы хоть немного выделиться на общем фоне. Царь его, конечно, берег, но надо и свою голову на плечах иметь — попросить у отца тот же удел, попробовать себя в управлении людьми и землями, внедрить что-то новое, заморское, что сейчас с трудом пробивало дорогу в России. Я вспомнил, как читал историю постройки этого «Орла» — сколько там было разворовано денег! Хватило бы ещё на пару фрегатов и осталось бы на их оснащение. А ведь корабль, даже речной — это не только плавучая коробка из дерева, это и паруса, и такелаж, и вооружение, которого так не хватает в сухопутной армии. И пусть Россия прямо сейчас ни с кем не воюет, угроза с юга и запада никуда не делась. Татары постоянно пробуют на прочность белгородскую засеку, пытаясь пробить брешь на прежних вольных шляхах, поляки спят и видят, как отвоевывают Смоленск и левобережье украинских земель. Да и шведы — до их очередного взлета осталось не так уж и много времени.
* * *
Алексей Михайлович принял нас всех в своем кабинете — вместе со мной и Трубецким на совет пришли и Дорманн, и Коптев. С его стороны из бояр был один Ордин-Нащокин, но ещё с десяток разных дьяков, видимо, обладающих знаниями по возможным вопросам. Боярин был хмур и невесел, но что именно означает это его настроение — я не понимал, а память пасовала. Царевич всё же не слишком часто общался с этим сановником.
— Алексей, расскажи Афанасию Лаврентьевичу о своем замысле, — приказал царь. — Я уже обсуждал с ним, но мог упустить какие-то детали.
— Как пожелаешь, государь, — я склонил голову. — Афанасий Лаврентьевич, замысел простой. Я собираюсь не позволить атаману Разину уйти на Дон с добычей, которую он собрал в Персидском царстве. У меня нет цели убивать самого атамана, если добром отдаст добычу, пусть плывет дальше, вместе со своими казаками. Но если не отдаст… Тогда пусть заговорят пищали.
Ордин-Нащокин внимательно выслушал каждое моё слово и надолго замолчал. Бояре вообще любили обдумать, что и как будут говорить, только в пылу яростного спора эта привычка куда-то девалась, и за недостатком аргументов они могли и посохи свои в ход пустить, и ножи из-за голенища достать. Нащокину сейчас было за шестьдесят, но он был достаточно крепок, чтобы оттаскать оппонента за бороду.