Золотое дно (сборник)
Шрифт:
нежки, то он обязательно побывает в Архангельске, вы
дернет эти кусачки и вставит золотые, с желтым негас
нущим светом, какие видел у Тимки Закелейного, ког
да тот пришел с загранки.
— Дурак ты, Сашка. В кого такой дурак-то? В де
какой
— А чего я такого сказал?— огрызнулся Сашка и
для острастки громыхнул мешком с бутылками. Баба
Поля сразу всполошилась:
— Ой-ой, лешак окаянный, всю посуду-то у меня
перебьешь! Ведь деньги плочены. Вот сколько денег
ухлопали, это все бы да в дело.
У бабы Поли над верхней губой черные усы, где-то
опять сумела вывозиться^ в саже, и передник у нее как
голенище кирзового сапога... Уж никто бы ныне из
старых архангельских подружек не узнал в ней бывшую
купеческую дочь, так обдеревенилась она и все замашки
и привычки крестьянские впитала в себя.
— Глаза-ти вовсе на улице оставил. Ведь большой
уже. А ему все бы бегать, все бы бегать,— бубнила ров
ным несердитым голосом.— Склал бутылки, дак поди,
Германа понаведай, узнай, когда на тоню побежите.
А не станешь слушать, высуну живо к матери в город,
живи там.
Тут калитка отшатнулась, и шерсть на рыжей лай
ке встала торчком. Собака вопросительно ойкнула, мол,
кого там леший несет не ко времени, и насторожила
лохматый загривок. По мосткам направлялся солидный
мужчина в костюме из хорошего светлого материала —
как сразу прикинула баба Поля — и в соломенной про
зрачной шляпе. Старуха вытерла руки о подол, не
сделав их ни капельки чище, если не загрязнив еще
больше, и шагнула навстречу, протягивая ладонь. Б а
ба Поля держала руку на весу, но не решалась подать
первой. Гость неловко и торопливо коснулся повыше
бабкиного локтя и затеребил ситцевую кофту, словно
бы вытирая о нее пальцы.
— Баба Поля, Полина Кондратьевна, вы все преж
няя, и годы вас не берут.
— Иван Павлович, осподи!— всплеснула руками
старуха и сразу замялась, не зная, как поступить и что
сказать далее; спиной она прикрывала цинковую ванну
с бутылками: еще подумает гость, что она по всей де
ревне собирала.
— Чей парень-то, не ваш ли?
— Запоздали мы на таких. Внучек...
— Хозяин-то дома?— спросил гость, вглядываясь в
36
нулась
вает в дырочку узорного цветка. Иван Павлович насто
рожился, прислушался длинным вялым ухом, не стук
нут ли двери, не скрипнут ли половицы, но все было ти
хо. — Хозяин-то дома? — переспросил он.
— А где ему быть-то,— поколебавшись, ответила ба
ба Поля и крикнула пронзительно:— Хозяин, до тебя
гость тут! Слышь, Гриша, спишь, што ли?
Дверь сразу распахнулась, словно Гриша Таранин
спал в сенцах на полу, и в проеме появился бодрый ру
мяный старик.
— Кто тут до меня?— спросил хитровато и выжи
дающе, пряча светлые дробинки глаз под клочья бровей
и как бы становясь временно незрячим.
— Чирок?— тихо позвал Иван Павлович и шагнул
навстречу, словно бы намереваясь обнять старика.
— Сосок, Ваня?— громко узнал Гриша Таранин и
легко сбежал вниз. Они оказались вдруг одинакового
роста, но сухонький хозяин перед оплывшим гостем вы
глядел помладше.
— Помнишь, как тебя дразнили? Бывало, спросят,
какие птицы есть, да. Ты и начнешь: утка, лебедь, крив-
ка, крохаль, кулик. Всех назовешь, а про чирка всякий
раз забудешь будто. А тебе и напомнят. Смеху тут
сколько,— снисходительно похлопал по плечу Тяпуев.
— А вас-то, да...— что-то хотел припомнить Гриша,
но замешкался, проглотил слова.— Проходите, чего мы
тут встали. Бабка, ты бы самоварчик нам спроворила —
такой гость. Давно в родных местах?
— Со вчерашнего вечера.
— Ну да, ну да...
— Матушкину могилку решил понаведать. Тут мой
корень, весь тяпуевский род в голубом городке лежит.
Душа просит, поехал. Да... Ну а ты-то как, старая гвар
дия?—помешкав, спросил Иван Павлович и, уже скуч
нея, оглядел хозяина, его мешковатые брюки с пузыря
ми на коленях, ноги в толстых шерстяных носках и сит
цевую рубаху с узкой кожаной опояской.
— А чего я-то. Дети, слава богу, выучены. Одна
Дочка институт на учителя кончила, другая по медицин
ской части пошла, сын в Германии офицером служит,
А у тебя-то долгой ли отпуск?
37
стыдясь своего нового положения, ответил Тяпуев, осо
бенно болезненно почувствовав, что он нынче никто.
Нынче он просто пенсионер Иван Павлович Тяпуев. И
потому, раздражаясь, добавил:— Оставляли, уговарива