Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

нок, запах которой постоянно жил в комнате.

Первое время он стыдился матери, а она капризни­

чала, раздраженно ругалась и просила поторопиться—

у нее нестерпимо зудела спина и плохо зарастаю щие

па ногах рубцы с лиловыми отеками, —и Гелька рас­

тирал и покалеченную спину, и повитые набухшими ве­

нами ноги, густо краснея и отворачиваясь от наготы:

ведь ему было тринадцать лет и он становился мужчи­

ной. Потом Гелька как-то свыкся со своими дополни­

тельными

обязанностями, как врач привыкает к непри­

ятным подробностям своего ремесла, да и очень уж

ж алел мать, готовый расстелиться перед нею. А едкий

запах лекарств преследовал его еще долго, и постоян­

но хотелось спать. Бож е мой, как тогда хотелось ему

спать! И он научился дремать в школе с открытыми

глазами.

...От воспоминаний Гелю отвлекла мать: она сидела

подперев голову руками, мерно покачивалась и, не сво­

дя ласкающ их глаз с сына, говорила робко и чуть з а ­

искивающе, и эта просительная нотка в ее голосе вы з­

волила Гелю из раздумий и снова заставила напрячься

его душу, потому что он уже знал, что скаж ет сейчас

мать. Он не ошибся и, услыхав только первые слова,

отвернулся к окну.

— Только у Гели жить буду. Правда, Гелюшка? Мне

почему-то кажется, что я у Гели буду последние дни

доживать. Ведь он у меня добрый. Шучу, шучу, — з а ­

смеялась она неискренне, расслышав материнским

чутьем тягостное сыновнее молчание. — Никому не ну­

жна я, старая, и никуда не поеду, тут и помирать буду,

278

только схоронить хоть приезжайте... Ой, Кронюшка,

давно ли я экой малехонькой из лесу беж ала да едва

не замерзла, почти голехонька была, а меня как дезер­

тира искали всюду. Будто ночку одну выспала, столь

быстро жизнь прокатилась. Будто рюмочку одну при­

губила.

— Д а чего гам... Я перво-то время каждую ночь

войну видел, а нынче и вовсе ее стал забывать. Уж

редко когда чего вспомню, будто и не со мной эка беда

случилась.

10

Под Кронин мат ушел Понтонер с мужичьих посиде­

лок и сразу на заулке в работу ударился: думал з а ­

быться в делах и лишку не расстраиваться. Но топор

отчего-то увязал в сырой елине или соскальзывал звон­

ко, норовя тесануть по ноге. Нет, заколодило работу,

тошной стала, да еще солнце калит, хоть бы с утра от­

дых дало, даж е вздохнуть толком нечем. И Федор с до­

сады оседлал бревно, как покорную лошадь, и прислу­

шался напряженной спиной, что делается там, на

крыльце.

— Я в плену не скрывался, —

бунчал он будто са­

мому себе, но нарочно громко, чтобы расслышали на

крыльце. — Нет, Федор Чудинов честь свою не зап ят­

нал и в плену не скрывался, как некоторые. Мне нечего

таить, я, можно сказать, на одном духу от смерти ушел.

Но сзади всхлопала дверь — и все стихло, а Федор

Понтонер, забыв о солнце и радиации, которая прони­

зывает насквозь, стянул с головы пропотевший колпак

и стал помахивать им перед лицом, возбуж дая прохла-

ДУ-

«Нет-нет, вы подумайте только, какие сволочные лю ­

ди на свете есть: и сами не живут, и другим мешают—и

сам не ам и людям не дам. Д ля них наизнанку выкру­

чиваешься, только бы с добром к ним, а они яму норо­

вят поглубже вырыть да спихнуть со всеми потрохами,

чтобы не поднялся человек, не пикнул, не крикнул о

помощи, а земельку-то разровнять, растереть и сверху

плюнуть. Сволочь, глядит, будто я тысячу рублей у не­

го занял и не отдал. Откуда знать мне было, что ж и ­

вой он, на лбу ведь не написано. А может, и не Кронь-

279

ка тогда был, тот-то уж вовсе дохлый леж ал, а кабы он

случился, давно бы накасгил, с навозом давно бы сме­

шал. Смотри, глазами-то как наворачивает, сволочь,

глазами так и ест. А я ему ничего не должен, я жизни

своей для Родины не пожалел, и недаром меня орденом

отметили, ордена зря не дают, их кровью нужно было

заработать...

Кабы Степка Ж вакин был, он бы не дал соврать,

честнейший человек. Эх, Степка, Стейка, Ж вакин Сте­

пан, душа твоя детская и глупая: кой черт тебя пома­

нил винтовку-то к кустышку приткнуть? Еще и нагова­

ривал: «Если случай подвернется, так прихвачу, а ты,

Федька, если особист спросит, сообщи, что снарядом ее

бабахнуло и непригодна она для пользования стала».

А я разве могу соврать, да я никогда и врать-то не умел.

До своих добирались — одна дума была, как бы из п а­

мяти не выпасть; лежу, а руками-то подгребаюсь, как

веслами, сколько могу помогаю Степке, аж локти до

костей сжег. Леж у, а на уме одно: не оставь! Все про­

шли: и ничейную полосу, и минные поля, и перекрест­

ную стрельбу, а особиста не прошел Степа Ж вакин,

споткнулся на нем, даж е слова грамотного сказать не

мог.

Меня-то — в медсанбат: совсем плох был, ноги хоть

отрубай напрочь, ноют и ноют. Особист приходил, до­