Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

Неуживчив, раздражителен, все-то ему выложь да по­

145

дай, безногий... А она: «Ой, лучше бы мне помереть!» —

подумал Герман о матери. Вспомнилось, как однажды с

Мишкой Качеговым вытрясли чужую рюжу, я об этом

как-то мигом узнали на деревне — разве здесь скроешь

что? Тогда отчим первый

и последний раз поднял руку

на Герку. Герка вертелся так и сяк: «Не я, это Мишка

Качегов подначивал». И тут что-то стряслось с отчимом;

он побледнел весь, и затрясся, и стал страшен. Пугаясь

этого опустевшего лица, Герка покорно спустил штаны,

и Мартын офицерским широким ремнем безжалостно

выходил парнишку, приговаривая сквозь зубы: «Не за

воровство порю, а за подлость. Говори: я украл, я ук­

рал... На чужих слезах счастье не вырастишь. Ишь,

падленок, на чужие плечи грех свой валить. На-на, по­

лучай. И только зареви, еще пуще высеку... На чужой

хребтине в рай задумал. Напакостил — отвечай».

Тогда Герка вырвался из рук отчима, заперся в кла­

довке и стал кричать на всю избу: «Ты мне не отец,

не трогай меня!» — «Дурень ты, ой дурень», — только

и сказала мать, подойдя к двери, а потом зашлепала

калошами прочь. Все от него отступились. Герка, тихо

выплакивая в совершенной темноте свою горесть, со­

скучился от одиночества, вернулся на кухню и, лежа

на полатях, еще долго сопел носом и оглаживал горя­

щий зад. Отчим оидел у окна, крутил лохматой головой,

досадуя на свою горячку, смущенно подглядывал за

Анисьей, и жена, чувствуя его виноватый взгляд, успо­

каивала тихо, почти шепотом: «Ну успокойся, чего ты...

Ну выпорол, эка невидаль».

Но Герка слышал эти слова, и ему казалось, что

мать предала его, и он еще пуще горевал, заливаясь

молчаливыми слезами. А отчим говорил матери во весь

голос, наверное, для того, чтобы слышал Герка, и этим

как бы просил прощения у мальчишки: «Нехорошо как-

то, В1ишь вот... Но в море-то дно золотое, а в людях

земляное. Все может родиться — и хорошее, и дурное,

смотря, что посеешь да как присмотришь... А он на чу­

жой хребтине в рай...»

Вечером, когда отчим уже спал, мать забралась к

Герке на полати и, прижимая его к теплому животу,

шептала в самое ухо: «Ой дурак ты, за что отца так?

Он ведь добрый, молиться на него надо, а ты?» — «Да,

«добрый», — тянул Герка, не забывая обиды,— даже за

146

стол вместях

не сядет». — «Ой ты, глупыш! — захлебы­

валась словами м ать.— Оттого и не садится, чтобы вас

не стеснять. Сам-то лишнего кусочка не съест, все для

вас. А ты, у!.. Это ж счастье-то какое, что он с на­

ми»...

Черная толпа залила голубой городок, можжевело­

вые кусты набухли от влаги и пряно пахли. Небо по­

светлело, откатываясь в даль немыслимую потончавшим

дождливым пологом, а море вроде бы приблизилось и,

набухшее, лежало подле холма, наполняясь глубинным

светом. Редкие пологие волны, отороченные пенными

воротниками, накатывались на песчаную отмель и рас­

сыпались, медленно и беззвучно опадая желтоватой печ­

ной. А уж только потом доносился громовый хриплый

раскат.

Гроб еще покачивался над головами, потом на ка­

кое-то мгновение застыл, словно люди не решались от­

дать его земле, и в последний раз Мартын Петенбург

еще глянул на море, где освобожденный дух его бело­

крылой чайкой-поморником тянулся над прибреж­

ной зеленой отмелью, унося с собой черную короткую

тень.

15

Тамара на поминки пришла, немного помогла свек­

рови собрать на стол, но посидела недолго, где-то с

краю застолья, почти с мертвым меловым лицом и ко­

ричневыми пятаками под глазами; мужа словно и не

заметила и первой покинула поминки. Герман тоже по­

спешил следом, почти трезвый, но нагнал жену только

возле своей избы: Тамара будто убегала, понуря голову

и сильно размахивая руками, однако дверь перед носом

мужа не прихлопнула, оставила настежь, точно чуяла,

что он идет следом.

Герман дома еще не был с той самой ссоры, он как-

то сторонне оглядел кухоньку и перемен не уловил. Та­

мара остановилась у окна, спина ее была отчужденно

равнодушна и зла, словно женщина с нетерпением ж да­

ла, когда же этот посторонний человек покинет дом, но

Герман так и остался близ ободверины, и на отсырев­

шем мятом лице глубоко провалились потухшие капель-

147

км глаз. Голова казалась каменной, и вылитая поми­

нальная рюмка водки только усилила опустошенность

души, а ему так хотелось сейчас мира и покоя, и, браня

себя за прошлое, Герман ждал, что жена откликнется

на мучительный голос его сердца и все забудется, обой­

дется без визгливых бранных слов и истерик, вскомкан-

ных волос и белых от бешенства глаз.