Золотой цветок

Золот Андрей

– Может, не стоит? Придумаем, что с ним сделать… – попросил я.

– Ради него еще мозги напрягать?! – резко отозвался Василий Александрович.

– Я вам могу еще чем-то пригодиться… – послышался невнятный просящий голос профессора.

– Ты нам можешь пригодиться только в горах, когда съедим тебя… Да и то – я тухлятину есть не стану… – съязвил дед.

Он был очень заметно зол. Если бы не вел машину, наверное, добавил бы профессору по другой стороне.

Во мне снова проснулась жалость к моему учителю. Но как только я вспомнил о его поступке, она пропала. В моих глазах предательство превратило этого человека в низкое и падшее существо. Но прошлое все же держало: я обернулся, взглянул на своего учителя и снова ощутил чувство жалости к нему.

Петр Андреевич смотрел на меня исподлобья, взглядом прося понять его и простить.

И вдруг именно в этом взгляде мне отчетливо стала ясна причина его поступка. Большой ученый, он за все свои труды не получил никакой серьезной международной известности и славы. Почет и уважение в своей стране он заслуженно имел, но хотел да и заслуживал большего. Конечно, по этой причине его могли бы назвать человеком недостаточно духовно богатым, легко поддающимся мирским страстям и желаниям. Тысячи людей погубило их стремление оказаться на вершине славы, чтобы именно к ним были обращены взоры поклонников и почитателей их таланта. Их обуревает непомерное тщеславие, желание чувствовать себя выше других людей, и они редко задумываются, почему именно они умеют достигать вершин знания, а другие – не умеют. И мой профессор тоже встал в ряды не понимающих, что Господь Бог создал всех людей всякими, с их конкретными, но тоже разными жизненными задачами и целями, что просто талант, знание, богатство, власть, слава не делают человека выше остальных людей. Даже нищета не делает человека ниже – он просто другой. Но каждый, будь он в богатстве или нищете, славе или безвестности, глупым или умным, должен понять и сделать в жизни что-то свое, положить в свой рюкзачок нужный кусочек знаний и опыта, для того чтобы двигаться дальше. И для меня стало очевидным, что мой профессор, несмотря на все его научные заслуги, не сумел одолеть мудрости понимания мира с духовной точки зрения, и поэтому жалость к нему как к личности трансформировалась во мне в обыденную жалость к непонимающему человеку.

Мы подъехали к коттеджу.

Дед бесцеремонно вытащил профессора за воротник из машины и затолкнул в дверь коттеджа.

– Поймали! – обрадовался Синицын, увидев профессора. – С Цветком?

Я показал сумку.

– Слава Богу! Что же вы, Петр Андреевич, творите? – в негодовании спросил Синицын.

Профессор сел на диван и опустил голову, не говоря не слова.

– Надо его на завод отвезти, – обратился дед к своим парням.

Профессор встрепенулся и жалостно посмотрел на него.

– Что ты, пес, на меня так жалостно смотришь? Никто тебя убивать не будет, пошутил я, – сказал Василий Александрович профессору и, обратившись к парням, добавил: – Пускай в офисе недельку посидит, скажите, чтобы за ним приглядели и покормили, а через неделю можно отпустить.

– Что вы с Цветком сделать собирались? – обратился Синицын к профессору. – У вас ведь ключа нет…

Петр Андреевич бросил взгляд на Синицына.

– Я думал, что смогу открыть его… – пролепетал он себе под нос.

– Тамплиеры всю жизнь в горах просидели, открыть не смогли… – заметил Синицын.

– Технологии были другие… – все так же прошелестел профессор.

– Ты в своем уме?! Технология ты паршивая! Что ты открывать собрался?! – вскипел дед. – Ты же даже не знаешь, что это такое! Как начнешь открывать, оттуда такое может выскочить, что через миллионы лет только бактерии снова начнут появляться на Земле. Открывальщик, блин… Везите его на фиг… С глаз долой – от греха подальше!

– Поехали, ученый… – сказал один из парней, взяв профессора под руку.

Петр Андреевич встал и покорно пошел к двери, искоса поглядывая на нас и, казалось, хотел что-то сказать, приостановился, но передумал и скрылся за дверью.

– Анфисе тоже придется посидеть недельку без вылазок, – сказал Вася, когда профессора увезли. – А если ты им попадешься, расскажешь все, что знаешь…

– Да, я понимаю, – ответила она. – А как же отец?

– Придется потерпеть… Сама понимаешь…

– Понимаю, – грустно ответила девушка.

После того,

как вернулись все участники мероприятия, мы в последний раз обсудили план действий, присели на дорожку и, не теряя времени, тронулись в путь, оставив Анфису, проводившую нас со слезами на глазах, одну в коттедже. Мне было грустно с ней расставаться – за то короткое время, что мы провели вместе, я пережил больше эмоций, чем за последние несколько лет монотонной жизни. Я настолько сильно к ней привязался, как будто знал ее долгие годы, а не несколько дней. Меня, несмотря на то что Василий Александрович пообещал, что к Анфисе будет приезжать доверенная персона, сильно беспокоило то, что она остается в коттедже одна, в неведении о своем отце и о нас. Опека доверенной персоны, конечно, немного успокаивала, но уверенности, что с девушкой будет все хорошо, не придавала. Во-первых, Анфиса все еще находилась в очень тяжелом эмоциональном состоянии и могла наделать глупостей, которые неизвестно к чему приведут, а во-вторых (и это, пожалуй, было главным) я понимал, что полюбил эту замечательную девушку и не хотел с ней расставаться. Однако необходимость собраться и сконцентрироваться на главной нашей задаче не позволила мне показать свое волнение.

Наша экспедиция состояла из одиннадцати человек. По плану на трех машинах с прицепом сперва мы должны были заехать за спрятанным археологом ключом от Золотого цветка, а затем тронуться в сторону Горного Алтая до военной базы – по расчету три дня пути на машинах. Затем – с военной базы на вертолете.

Ключ от Золотого цветка Синицын спрятал на старом складе, где, как он сказал, никто и никогда его искать не будет. Но в целях безопасности прежде, чем войти в склад, дед отправил туда разведку, которая вернулась и доложила, что все чисто. Только потом отправился Синицын. Мы приготовились к долгому ожиданию, но, на удивление, он вернулся уже через пару минут, держа в руках черный пакет.

Мы с Василием Александровичем уставились на профессора в ожидании, что он его развернет и покажет. Но тот вопросительно смотрел на нас.

– Что?.. – спросил он.

– Ну, покажи хоть, как он выглядит… – дед был весь в нетерпении.

Синицын развернул пакет.

Ключ представлял собою точную копию символов на Золотом цветке, и из такого же материала.

– Он сверху вставляется… и из центра выдвигается колба… – объяснил Синицын. – А в ней сам Цветок.

Синицын прикрыл глаза, словно от удовольствия.

– Что – так прямо Цветок? – спросил Василий Александрович.

– Да. Золотой. Ромашка. Такой же формы, как коробка, – не открывая глаз, ответил археолог.

– На месте увидим, – заключил дед и резко нажал педаль газа так, что Синицына бросило на сиденье.

На выезде из города нас остановил патруль дорожно-постовой службы. Под лопаткой заныло, по телу пробежала холодная испарина. Любопытный инспектор, без приветствия и предварительного представления, воткнул в салон автомобиля через широко открытое дедом окно свою бесстыжую рыжую голову и стал с любопытством разглядывать каждого пассажира. Когда очередь дошла до меня, гаишник стал вглядываться особо пристально, мне показалось, что при этом его глаза немного выпучились и он вот-вот завопит. Я вдавился в сиденье – захотелось куда-то спрятаться, выскочить из машины, убежать или залезть в багажное отделение – только бы не видеть этого ментовского взгляда.

Выручил опять дед, рявкнув на инспектора так решительно, что даже мы все дернулись, а гаишник от неожиданности стукнулся головой о потолок и отскочил от машины.

– Ты чего пялишься?! – продолжил свой рык Василий Александрович.

– Ты… чего?.. – Инспектор пытался оклематься.

– Почему не представился? И вообще – кто ты такой? – резко спросил его Вася. – Ты что, не знаешь, что, так разглядывая людей, ты поступаешь некультурно и тем самым порочишь достоинство работника ДПС?! Ты ведешь себя, как быдло деревенское, а не как представитель власти. Еще не хватало, чтобы ты слюну в салон машины пустил! Кто твой начальник? Федосеев? – командным тоном продолжал Василий Александрович.