Золотой век
Шрифт:
— Кто говорит тебе об убийстве? Я… я не хочу смерти этого офицера. Понимаешь — не хочу!
— Точно так же, как ты не хотел и смерти князя Голицына, — насмешливо промолвил Волков.
— Я, кажется, запретил тебе о том мне напоминать.
— Разве?.. Прости, брат Гриша, забыл.
— Послушай, Волков, оставь со мной такой тон… и не смей меня так называть. Я не допускаю фамильярностей. Помни — я не прежний Потемкин, которого тебе легко было запугать. Еще даю совет запомнить,
— Ну, это, ваше превосходительство, оставь! Если я тебя не запугаю, то ты и подавно меня не запугаешь. Ты, чай, знаешь, Мишуха Волков и самого сатаны не побоится. А ты, мол, лучше говори, что дашь за работу.
— За какую работу?
— А с офицериком, твоим соперником, ведь мне придется поработать, — невозмутимо проговорил Волков.
— Я уже сказал тебе, что я убийства не допускаю.
— Да слышал…
— Ты должен взять его, увезти хоть на край света, но, повторяю, не убивать!
— Это будет ведь много дороже и для меня много хлопотливее.
— За деньгами я не постою, и за твои, как ты говоришь, хлопоты получишь от меня много денег.
— А сколько, сколько? — спросил Волков.
— Назначь сам, — ответил Потемкин.
— А ты торговаться зачнешь. Знаю я тебя, ваше превосходительство.
— Ты забываешься, я не торгаш!
— Хоть и не торгаш, а деньгу любишь.
— Довольно, мне прискучило слушать твои глупые остроты.
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Скажи, как думаешь поступить с офицером Серебряковым?
— Прежде надо повидать его, узнать, что это за птица, и высоко ли он летает.
— Ну? Это ты узнаешь, а потом? — спросил у Волкова Потемкин, чуть не с презрением посматривая на него.
— Самое бы лучшее отправить его к…
— Я, кажется, тебе сказал, что не желаю его смерти.
— Я ведь благородным манером: придрался бы к офицеру, вызвал его на дуэль и убил бы… и вся недолга.
— Этого не будет. Понимаешь, я не хочу. Выбери что-нибудь другое!
— Надо подумать.
— Хорошо, подумай и завтра приходи сказать, что удумал. А теперь ступай!
— А денег разве мне, ваше превосходительство, не дашь?
— За что?
— В виде задатка.
— Возьми, тут пятьдесят червонцев, — Потемкин чуть не в лицо Волкову бросил деньги.
Тот ловко, на лету, подхватил бархатный мешочек с золотом и опустил его в свой карман, комически проговорив:
— Мерси вашему превосходительству.
— Смотри не загуляй с деньгами, а завтра непременно будь у меня. Не думай скрыться, на дне морском отыщу, — погрозил Волкову всесильный Потемкин и дал ему знак, что аудиенция кончена и он может
Потемкину теперь не страшен был Михайло Волков — ему, всесильному фавориту, ничего не значило «уничтожить, стереть с лица земли» убийцу князя Петра Михайловича Голицына; и если бы Волков стал говорить, что совершить это преступление его подкупил Потемкин, то его словам никто бы не поверил и его заставили бы замолчать.
Проходимец Волков хорошо это понимал и не стал посредством угрозы требовать с Потемкина деньги, а в деньгах он страшно нуждался. Все те тысячи, которые Волков получил с Потемкина за «молчание», давным-давно были прожиты…
Волков долгое время «шатался» за границей, проживая то в Гамбурге, то в Берлине, то в Париже, и везде сорил деньгами, не зная им цены.
За границей он выдавал себя и за графа, и за русского князя под вымышленными фамилиями. Когда деньги стали убывать, Волков пробовал занимать.
Ему, «русскому богачу, вельможе», открыт был кредит. Волков давал векселя и обещал огромные проценты. Ему верили. Подошел срок расплаты, у проходимца не было чем заплатить не только долг, но даже и проценты.
Кредиторы Волкова заволновались; его долговые обязательства были представлены ко взысканию в суд.
Волкову угрожала тюрьма. Его обязали подпискою о невыезде; за ним следили.
Волков был хитер и умен и не дожидался: пока за ним придут, чтобы отвезти его в тюрьму, а уезжал из того города, где был должен.
Он благополучно приезжал в другой город, здесь изобретал себе фамилию и громкий титул; под разными предлогами брал взаймы большие куши денег и, разумеется, опять ничего не платил.
Так жил пройдоха Волков из года в год, перекочевывая из города в город, из государства в государство.
«Сколько веревку ни вить, а концу быть» — так случилось и с Волковым. Ему перестали верить, смотрели на него, как на проходимца, авантюриста.
Волков обеднел так, что даже бывали дни, когда ему не было чем заплатить за кусок хлеба и приходилось по неделям голодать.
И вот, чуть не побираясь дорогою, побрел он в свою родную землю; добрался кое-как до Петербурга, поселился на чердаке одного огромного дама и стал тут умышлять, как ему жить, чем существовать.
К своему университетскому товарищу он боялся идти — Потемкин всесилен и угрозою на него не подействуешь.
«Я Гришке Потемкину угрожать, а он без всякой угрозы прикажет меня, раба Божия, связать да в тюрьму отправить; а то еще и подальше пошлет… В Сибирь угодишь. А мне туда не рука, холодно там. Нет, теперь Гришку угрозой не проймешь. Надо что-нибудь другое придумать».