Золотой век
Шрифт:
Серебряков, тоже при помощи Волкова, сел в повозку. Рядом с ним поместился Волков.
Кучер тряхнул вожжами, и кони вихрем понеслись по опустелым улицам Петербурга.
Было уже за полночь.
IV
— Это просто непостижимо! Здесь какой-то заколдованный город, право. Здесь люди исчезают, пропадают неизвестно куда, — такие слова встревоженным голосом проговорил князь Платон Алексеевич Полянский,
— Что же, офицер Серебряков не отыскан?
— Нет.
— Странно!
— Более чем странно, удивительно, непостижимо!
— Какой-то рок преследует беднягу Серебрякова.
— Тут неспроста, а что-нибудь да кроется. Я постараюсь проникнуть в эту тайну… Я… я должен это сделать. Серебряков мне не чужой, не посторонний… Что будет с бедной Наташей, когда она узнает об исчезновении своего несчастного жениха.
— Надо непременно это скрыть от Натали.
— Как ни скрывай, узнает.
— Известно ли об этом императрице? — спросила у брата княжна Ирина Алексеевна.
— Не знаю; думаю, что нет. Но я доведу до сведения ее величества… я, я все расскажу государыне… В исчезновении Серебрякова есть какая-то тайна, и государыня раскроет эту тайну, она прикажет живым или мертвым разыскать Серебрякова, и его найдут, непременно найдут.
— С Потемкиным ты об этом говорил?
— Говорил…
— Ну, и что же он?
— Григорий Александрович сам удивляется не меньше моего. Серебряков, по выходе из тюрьмы, был у Потемкина; Потемкин объявил ему милость императрицы. Ведь Серебряков произведен в капитаны гвардии.
— Неужели? — удивилась княжна Ирина Алексеевна.
— Разве ты не слыхала об этом?
— В первый раз слышу. Бедный Серебряков! Ему предстояла такая блестящая карьера…
— А тут, как на грех, он пропадает.
— Надеюсь, полиция об этом знает?
— Я сам ездил к Рылееву и просил его… Вся полиция поставлена на ноги. Сыщикам я обещал большую награду.
— Может, отыщут.
— Едва ли! — задумчиво проговорил князь.
— Почему, брат, ты думаешь, что полиция не отыщет Серебрякова?
— Потому что его едва ли станут держать в Питере.
— Ты, брат, думаешь, что он опять попал в неволю, в заключение?
— Без сомнения… Если бы Серебряков был на воле, то не стал бы скрываться и к нам бы первым пришел.
— Да, да, ты прав…
— Может, его и в живых нет.
— Что ты говоришь? — с испугом воскликнула княжна Ирина Алексеевна.
— Очень возможно, что Серебрякова убили.
— Да кто на это решится, кому он помешал?
— Эх, матушка, злому человеку немного надо.
— Но,
— А почем мы знаем?.. Вот нашелся же человек, который ни в чем неповинного Серебрякова держал под замком… морил его в неволе.
— Ты про себя говоришь?
— А то про кого же?
— Раскаиваешься, это хорошо, мой брат.
— Раскаиваюсь, только, кажется, поздно.
— О, раскаяние никогда не может быть поздним.
— Премного я виноват перед Серебряковым и свою вину я хотел загладить, хотел за него дочь выдать… И что же, он пропадает, и все розыски ни к чему не приводят… Серебряков как в воду канул, — печально проговорил князь Платон Алексеевич, опуская свою седую голову.
Неожиданное исчезновение вновь произведенного в капитаны гвардии Серебрякова наделало в Петербурге немалый переполох и говор.
Говор этот дошел и до дворца.
Императрица была сильно встревожена и недовольна.
Как только государыня услыхала, что Серебряков пропал, потребовала тотчас же обер-полицмейстера.
Скоро в кабинете императрицы появилась тучная фигура бригадира Рылеева; сделав низкий поклон, начальник полиции остановился в вопросительной позе.
— Что же это такое, господин бригадир, в Питере делается, а? На что это похоже, спрашиваю я тебя? — сдвинув брови, сердито проговорила императрица обер-полицмейстеру.
— Ваше величество…
— Извольте слушать, господин бригадир, что вам говорят… Чтобы капитан гвардии Серебряков был разыскан… Я требую, я так хочу…
— Ваше величество…
— Без всяких отговорок!.. Странные дела творятся, сударь, в Питере, странные… Человек идет по улице и вдруг — нет его, исчезает, как сквозь землю проваливается… И происходит это в благоустроенном городе, в столице… Это из рук вон… Слышите ли, чтобы Серебряков был разыскан.
— Слушаю, ваше величество, я… я приму меры… я…
Бедный бригадир Рылеев как огня боялся гнева императрицы, и во время ее речи он то бледнел, то краснел, наконец закашлялся.
— Вы простудились, что ли, сударь?
— Простите, ваше величество.
— Ты, бригадир, не тот стал, каким был прежде, — заметила государыня.
— Состарился я на службе вашему величеству.
— Ну, еще годы твои не особенно большие, ожирел ты, обрюзг… Не мешало бы тебе, бригадир, полечиться, — уже с обычной своей улыбкой проговорила государыня, гнев у нее прошел, и в словах императрицы слышался шутливый тон. — Итак, господин бригадир, Серебряков будет отыскан, для сего ты примешь все меры.